На грани развода
Шрифт:
— Оно чудесное, — сказала Оливия, — очень необычное.
Он прожевал кусочек, прикрыв глаза от удовольствия:
— Ммм, потрясающе!
Оливия смаковала ломтики сыра, пока Майкл заканчивал десерт. Она придвинула к нему маленькое плоское блюдо:
— Угощайся, ты же любишь сыр.
Он попробовал по кусочку «Серебристого эдама» и «Грайдера». Затем спросил:
— Хочешь кофе? — Веселье за соседним столиком стало настолько бурным, что они едва могли слышать друг друга. — Или… мы могли бы поехать ко мне, —
— К тебе?
— Это недалеко.
Наблюдая за ее колебаниями, он усмехнулся.
— Ты же знаешь меня прекрасно и не должна предполагать, что я завлекаю тебя для своих низких целей. У меня дома значительно тише, чем здесь. Мы могли бы спокойно поговорить.
— А хочешь, угощу тебя кофе у себя дома? — с неохотой предложила Оливия.
— Мой дом ближе, а к тебе я приеду позднее.
Может, если она решится поехать к нему, он выслушает до конца ее предложение и отнесется к нему более серьезно?..
Оливии пришлось согласиться с ним.
— Хорошо, я поеду.
Майкл выглядел победителем. Ему нравилось видеть Оливию покорной.
Она знала, что Майкл привык контролировать любую ситуацию. Вот и сейчас он навязывал ей свою волю, потому что знал: ей не обойтись без него.
Быстро оплатив счет, он посадил Оливию в машину, и через пять минут они уже въезжали в подземный гараж одного из самых роскошных домов города.
Его апартаменты были на пятом этаже. Он проводил ее в просторную комнату, главным украшением которой было большое окно, демонстрирующее красоту гавани и мерцание тысяч огней в темной воде.
Высокие каблуки Оливии погрузились в серый ворсистый ковер. Майкл усадил ее на диван, оббитый кожей цвета бургундского вина. Еще один угловой диван и два кресла гармонировали с кофейным столиком из толстого стекла на металлических ножках и с бронзовой скульптурой орла с расправленными крыльями.
— Я сделаю кофе, — сказал Майкл, направляясь в кухню.
Оливия проследила за ним взглядом и увидела бледно-серый кафель и удобные разделочные столики. Функциональная кухня, подумала она. Здесь не могло быть висящих букетиков сухих трав или цветков в горшках. Тем более не могло быть и речи об антикварных вещицах, украшающих стены, как это оказалось в одном из коттеджей, в который она буквально влюбилась, когда они вместе как-то осматривали его. Впоследствии Майкл сделал владельцам предложение, от которого те не смогли отказаться. Да, после их разрыва он не терял времени даром и приобрел этот дом.
Рабочие отремонтировали кровлю, переоборудовали кухню, гостиную, а также ванные и душевые помещения. Однако этот коттедж совсем не подходил для стиля жизни Майкла. Большинство его деловых встреч проходило в ресторанах, в здании офиса или в других подобных местах.
На серых стенах висела пара черно-белых фотографий, а рядом размещались
Все выглядело элегантным, дорогим и безликим.
Оливия провела рукой по длинным рядам книг на полках. Здесь были исторические романы и детективная классика, а также множество томов, посвященных экономике и бизнесу. На нижней полке стопкой возвышались глянцевые еженедельники.
Она села на диван и стала перелистывать первый попавшийся журнал. Майкл вернулся, неся в руках две фарфоровые чашки с ароматным кофе. Он сел рядом с ней и протянул одну из них Оливии.
— Итак, расскажи мне, о чем этот фильм.
— Ты что-нибудь слышал о судебном процессе по делу Бенедикта Тодса, состоявшемся в Австралии в 1898 году?
— Нет, а разве я должен был об этом что-то слышать?
— История весьма нашумевшая. Об этом не раз писали в газетах… Считалось, что он совершил бесчинство по отношению к одной из горожанок. Она была сестрой невесты его лучшего друга. Суд основывался на показаниях этого самого друга, будущего родственника жертвы. Причем показания были, в основном, очень противоречивыми. А улики — косвенными.
— Это и есть тема твоего фильма?
— Что-то в этом роде. Но там все гораздо глубже. Понимаешь, общество вдалбливает человеку, что он — убийца. И на каком-то этапе сам человек начинает верить в это. Происходит психологическая катастрофа: Тодс теряет нравственные ориентиры и больше доверяет мнению и обвинениям абсолютно чужих людей, чем самому себе. Меня куда больше волнует выражение социальной метафоры зла, чем раскрутка даже самого захватывающего сюжета.
Майкл одновременно задумчиво и удивленно смотрел на нее.
— Хотя для тех, кто не хочет погружаться столь основательно в глубины человеческой психики это будет просто увлекательная, правдивая, загадочная история, — продолжала Оливия. — В ней будет как бы несколько уровней восприятия. Так что этот сюжет отлично подходит для фильма. Но это очень дорого стоит: исторические костюмы и декорации, подбор местности, — на все это требуются бешеные деньги.
— А нельзя как-то осовременить эту историю? — предложил он.
Оливия отрицательно покачала головой.
— Отношения между людьми слишком изменились с тех пор. И дело ведь не в одном Тодсе. В конце девятнадцатого века женщина, по сути дела, была никем. Девушек, например, часто обвиняли в том, что они находились в неподходящее время в неположенном месте. Есть множество подобных деталей и условностей, и все они будут нелепо выглядеть в современной среде.
Майкл слегка облокотился на спинку дивана.
— Ты, кажется, торопишься с этим делом. Неужели эта история до такой степени тебе интересна?