На грани риска

Роксана Чёрная

Я коснулся перебинтованной головы. Мда. Не так я мечтал расстаться с дредами. Когда серый промолчал, я поднял на него взгляд и нахмурился. Ну что он блять телится как монашка.

– Что ты опять пялишься?

– Поухаживал, – откашлялся тот. – Она утверждает, что не только поухаживал.

– Да, в смысле?

– Она заявила об изнасиловании.

– Вот зараза! – вскочил я и пошатнулся. Голова просто ватная, а ноги дрожат. Серый хотел помочь, но передумал. Кто-то, а я в поддержке не нуждался.

– Она ничего не докажет. А мы

скажем, что пиздит!

– А это уже не важно. Есть заявление, есть дело. А в суде поверят скорее иностранной гражданке, чем бывшему детдомовцу, зеку и наркоману.

– Не кипишуй. Решим. Все одним миром мазаны. Денег дам и все, – пожал плечами я и стал медленно переставлять ноги в сторону шкафа, мелькая крепким задом и широкой спиной. Серый отвел взгляд.

– Адрес ее нашел?

– Да уж, не отлеживался, как не которые, – достал друг из сумки папку и бросил в меня. Она столкнулась с моим каменным прессом, но упасть не успела.

У поднаторевшего в драках мужика и должна быть отличная реакция. И память. Память меня никогда не подводила, и сейчас услужливо подсовывала образы прошлого, снов, как только я взглянул на девичью фамилию иностранки. Фролова мать ее. Вот это выстрел из прошлого.

– Ты чего застыл?

Серый уловил мое смятение, что в принципе было мне не присуще.

– Как много ты знаешь рыжих Алис, а Серый? – махнул я папкой из стороны в сторону, и отбросил на рабочий стол. Один из многих в этом современном доме.

Серый в недоумении поднял брови.

– Ни одной?

– Во-от… А я помню только одну, – я уже резвее шел к шкафу с одеждой, чувствуя что меня подгоняют голодные волки, имя которым предвкушение.

Мне не терпелось снова, как десять лет назад заглянуть в эти невинные, но такие лживые глаза цвета глубокого моря.

– И что ты… То есть, как ты будешь договариваться с ней?

– Для начала закончим начатое, – улыбнулся я уголком рта, вспоминая вкус кожи чертовки. Не удивительно, что член сразу определил себе цель в моем пропахшем похотью и грехом клубе.

В ней ведь почти ничего не изменилось, и даже влагалище пахло столь же сладко, как тогда, когда я срывал вишенку.

– В смысле? – допытывался Серый.

– Раз уж она утверждает, что я трахнул ее, то я так и сделаю.

Едкая улыбка расколола мое мрачное лицо и сделала добрее, но ненадолго, потому что в следующее мгновение я снова превратился в Самсона, человека который не знал ни любви, ни тоски, ни жалости.

Глава 6. Алиса

Никита. Проведя бессонную ночь, терзаемая мыслями о своем мальчике и последних неприятных событиях, заснула под самое утро.

Проснулась от телефонного звонка.

Потянулась за смартфоном, еле продирая глаза, скорее всего покрасневшие от слез, которыми я сильно увлажнила подушку.

– Слушаю.

Приемная мать Никиты, Ольга Михалевская снова просила денег и я, немедля помчалась в банк переводить в Белгород сумму, как всегда большую, чем требовалось.

И

не чувство вины двигало мною, а желание сделать жизнь Никиты прекрасной. Я хотела, чтобы он никогда ни в чем не нуждался.

Выстояв положенную очередь и улыбнувшись женщине за стеклом, я невольно сравнила ее с Ольгой. Такая же приятная на вид, за сорок с прической горшком на голове.

Я помнила ее еще по роддому, когда тетя Юлия привела их с мужем в отдельную палату забрать моего ребенка.

Маленького, розовенького, ростом пятьдесят три сантиметра и весом три с половиной килограмма. Идеальный малыш с рыжим пушком на головке и еще мутными голубыми глазенками.

Он тогда славно причмокивал налившуюся молоком грудь.

– Алиса, – вошла Юлия, статная блондинка тридцати пяти лет с уже наметившимися морщинами возле губ и глаз. – Вот, та женщина.

– Я уже сказала, что не откажусь от Никиты, – не отрывая взгляда от ребеночка, рявкнула я. Он конечно испугался и тут же закричал. Пронзительно так, словно знал, что что творилось в моей душе. – Сколько можно повторять одно и тоже. Вы напугали его. Пошли все вон!

– Простите, – повернулась к посетителям тетя и закатила глаза. – Послеродовой синдром. Мысли путаются. Мы уже все обсудили.

Она подошла ко мне и после недолгого, но бурного сопротивления, буквально вырвала из моих рук Никиту, и сколько бы я не пыталась встать с кровати, сколько бы не истерила, кусалась, двое санитаров надежно меня к ней прижимали.

Я кричала так, как никогда во время изнасилований. Я не могла расстаться со своим малышом. Это была часть и меня.

– Отдайте мне моего ребенка! Тетя Юля пожалуйста! Отдайте мне Никиту! – кричала я в их равнодушные лица, чувствуя, как слёзы непрестанным потоком бегут по лицу и что-то надрывается внутри. – Он мой! Он только мой!

– Мы назовем его Никита, – пошла на уступку маленькая женщина, любовно принимая на руки кричащего младенца. Моего младенца.

В тот момент я ненавидела ее. И тетю ненавидела. И санитаров.

Но больше всего я ненавидела себя. За слабость, за бессилие, за неумение постоять за то, что по праву принадлежало мне.

Меня толкнули плечом на перекрестке, где я переходила дорогу, вырывая из водоворота мыслей о прошлом, которые по возвращению в Москву окружали меня все чаще.

Могла ли я что-то сделать? Дала бы Никите, то, что дала Ольга с обеспеченным мужем?

Муж недавно стал инвалидом и деньги в их семье резко пошли на убыль. Я узнала об этом от самой Ольги, с которой переписывалась все десять лет. Социальные сети и благо, и зло.

Удивительно ли было то, что я тут же бросила престижное место в журнале National Geographic и вернулась домой работать в женском бульварном издании?

Я не могла оставить сына, пусть теперь и чужого на произвол судьбы. Тем более что у меня появилась возможность наблюдать за тем, как он растет, играет в футбол, так когда-то любимый Богданом.