На грани веков. Части I и II

Упит Андрей Мартынович

— За жалобу властям теперь никого судить не могут.

— Поди скажи это эстонцу.

— Мне ему нечего говорить, господа из Риги ему скажут. Видал, как получилось с лиственским барином. Именьишко тю-тю, теперь, сказывают, в Елгаве улицы подметает.

— У него грамоты были негодные.

— И грамоты негодные, и порядки в имении негодные. Он ведь заставлял слугу выпивать сковородку кипящей подливки, если тот, бывало, ослышится и прикажет обед готовить не в час, а в два.

— Эх, да что там, Клав! Да разве же мужику с барином

тягаться? У господ и сговор, и плеть да розги, и сила. А у нас что?

— У Юриса Атауги и смелость была, и сила нашлась. Вон эстонец теперь гуляет с каиновой печатью на лбу.

— А чего Юрис Атауга этим добился? Где он теперь? Как и Друст, в лесу с волками — ежели те его еще не сожрали.

— И вовсе он не в лесу, а в Риге. В Риге эстонец ничего не может поделать…

Начавшаяся позади суматоха прервала беседу. Привычные лошади тотчас же постарались воспользоваться случаем и остановились. Ключник слез с воза Грантсгала и, ворча про себя, пошел взглянуть. Беда-то была невелика, да возни много: у старого Бриедиса сломался шкворень. Тяжелая груда кирпича лежала на земле, лошадь косилась назад — уж не она ли виновата в этом несчастье?

Ключник подошел разгневанный, делая вид, что больная нога причиняет ему боль и поэтому приходится так тяжело опираться на самодельную гнутую ореховую палку. Ведь Бриедис родня, к тому же в молодости вместе прожили двадцать лет в одном хозяйстве. Сердито окинул взглядом остолбеневшую толпу возчиков.

— Чего стоите? Сгружайте! Телега сама не подымется.

Разгрузить воз для десятка человек дело одной минуты. Сломанный шкворень лежал в борозде, взрытой копытами. Ключник взвесил оба конца на ладони.

— Беда-то не сегодня приключилась, трещина давняя. Стар становишься, Бриедис, зять в доме позарез нужен.

Возчики с усмешкой переглянулись. Тенис Лаук, покраснев, спрятался за спинами остальных. Грантсгал поглядел на солнце, затем подтолкнул ключника.

— Здесь без кузнеца не обойтись, а то проторчим до обеда.

Ключник кивнул головой.

— Ну, у кого ноги шустрые? Ах да, Эка! Язык-то у тебя всегда хорошо привешен. Возьми-ка слетай до Мартыня Атауги. Пусть сейчас же сварит. Был бы только дома — кузня-то не дымится.

Кузенка Атауги невдалеке, за кустами черной ольхи, и впрямь не дымила.

Эка потащился не спеша, позвякивая сломанным шкворнем и злясь про себя: «Слетай, слетай… Впился что клещ… Больше некому, один я за всех на побегушках…»

Дверь кузницы закрыта, еще издали видно, что кузнеца нет дома. Эка лишь приоткрыл ее и заглянул: холодно, горн сегодня не разжигали. Старая Дарта несла в ведерке корм свиньям и, подойдя к колодцу, плеснула немного холодной воды в пареную льняную мякину. На Эку не обратила никакого внимания, давно уже привыкла, что все кузнеца ищут. Сгорбленный Марцис на солнцепеке ковырялся над лукошком. Эка направился туда.

— Кузнец где? Шкворень надо сварить.

Марцис даже не счел нужным поднять

глаза от работы.

— Кузнец в имении. В кузне и огня сегодня не разводили. Шкворень, говоришь? Чего же это нагружают так, что добро губят?

Разгневанный Эка швырнул наземь оба обломка.

— Да что, я, что ли, нагружал? Сосед твой, — а к кузнецу так мне бежать.

Марцис положил кочедык и свайку на землю и поскреб под подбородком.

— А-а, Бриедис! Выходит так, что пособить надо бы. Кто там с вами? Староста?

— Какой там староста! Ключник.

Марцис поднялся со скамейки. Когда-то был он человеком высокого роста, теперь же его так согнуло, что, кажется, руками землю вот-вот достанет. Когда-то был кузнецом, который даже по другим имениям славился, а теперь туески ковыряет да севалки плетет. Бешеный жеребец старого Брюммера и староста сделали его таким. К Эке у старика никакого почтения не было, он только рукой махнул.

— Не дури, подыми да пойдем!

Эка, ворча, поднял шкворень и поплелся за Марцисом в кузницу. Залитые, давно потухшие березовые угли очень долго не разгорались. Дергая за рукоять, Эка сам поддувал мехи. С видом знатока раздраженно оглядел снасть Мартыня Атауги.

— В углах надобно заделать, а то воздух-то больше наружу выходит.

Марцис не слушал. Со сноровкой старого мастера раскалил добела обе половинки шкворня. Дубовая колода под наковальней сотрясалась от ударов молота — несмотря на семьдесят восемь лет в руках еще была сила для такой пустяковой работенки. Дарта с пустым ведром подошла взглянуть, кто тут дымит, когда Мартыня нет дома. Осуждающе нахмурила седые брови, видя, как у старого уже после десятого удара молот начал дрожать в руке и рот широко раскрылся оттого, что не может как следует вздохнуть. Но сказать ничего не осмелилась: Марцис не терпел, когда бабы вмешивались в его дела.

Сваренный шкворень он бросил в траву — пускай остынет. Присев на пороге, Марцис дышал все так же — широко раскрытым ртом, все продольные морщины на лбу залиты потом. Тут как раз подоспел Бриедис — взглянуть, что с его шкворнем. Покачал головой.

— Слаб ты стал, Марцис, не под силу тебе молотом махать, лучше уж возись со своими туесами. Мартынь опять в имении?

Не то у Марциса Атауги уши от кузнечной работы заложило, не то другой недуг одолел, но он, кажется, не расслышал. Махнул Эке, который переминался рядом с ноги на ногу.

— Ну, чего ж еще? Сорви лопух и бери в руку — теперь уж не обожжет.

Эка с сердцем набросился на куст, сорвал толстый пушистый лист и, нагнувшись, захватил им шкворень. Нет, уже не жжет, хотя и горячо. Понес шкворень, виляя толстыми бедрами и ворча:

— Тоже еще барин нашелся… У всех-то я на побегушках…

Бриедис, видать, не хотел так уходить от Марциса — будто они поссорились. Снова спросил про Мартыня. Но Марцис только буркнул не глядя, неприязненно:

— Ну, ясное дело, в имении.