На грани войны

Стоун Кайла

Лиам переместился и потер поясницу. Синяки на ребрах почти исчезли, боль в позвоночнике уменьшилась благодаря массажу Ханны, но он устал. Безумно устал.

Неделя после поражения ополчения прошла в суматохе. Жители Фолл-Крика кропотливо собирали по кусочкам свой город — чистили разбитые стекла, заделывали дыры от пуль, спасали то, что могли, от остатков пожаров.

Планировались похороны девятнадцати горожан, убитых ополченцами за последние несколько недель, включая Оуэна Труитта и Уэйна Маршалла.

В доме Розамонд площадью

семь тысяч квадратных футов хранились настоящие сокровища. Почти в каждой комнате стояли коробки, мешки и ящики с ценной едой и припасами.

Саттер превратил еще два дома в склады для ополченцев. Оба до отказа забиты украденными припасами. Не только еда, но и дюжина походных печей и портативных обогревателей, сотни баллонов с пропаном и бутаном, галлоны керосина и несколько комплектов солнечных батарей и зарядных устройств.

После спешного совещания оставшиеся члены городского совета проголосовали за то, чтобы отдать половину запасов соседним городам. Несмотря на то, что Мик Селлерс и Общественный альянс не пришли на помощь в последней битве с ополчением, это все равно их еда.

Остальное разделили между продуктовым магазином «Френдли» и продовольственной кладовой церкви Кроссвей, готовых помочь любому жителю Фолл-Крика, кто в этом нуждался.

Молли сказала, что этого хватит, чтобы пережить весну и начать посевной сезон, если только они будут разумно экономить — и смогут создать общественный сад, усердно работать и вырастить урожай как можно быстрее.

После ополчения осталось восемьдесят семь небоевых членов семей — партнеры, дети и пожилые родители. Их обыскали, отобрали возможное оружие и в настоящее время держат в нескольких домах в «Винтер Хейвене».

Они освободили Дэррила Виггинса, но Джеймс Лютер, отступник-ополченец с больным отцом, все еще находился под домашним арестом. Они пока не знали, что с ним делать.

Жители Фолл-Крика были разгневаны, опустошены и убиты горем. Все испытывали подозрения и обиду, указывали пальцами и сваливали вину на других. Они хотели отомстить за все, что потеряли.

Бишоп сказал, что потребуется время, чтобы исцелиться, оставить обиды и объединиться как община. Ханна верила, что они у них получится.

Лиам не был так уверен, но хотел попробовать. Ради Ханны, ради людей, о которых заботился, он попытается.

Ханна расстегнула куртку и подняла лицо к солнцу.

— Возможно, зима наконец подходит к концу.

— Вряд ли. — Он прищурился и посмотрел на небо. — Разве сейчас уже март?

— Первое число, — ответила она.

— Ты помнишь. Большинство людей уже потеряли счет дням.

— Я отслеживала дни в подвале, — тихо сказала Ханна. — Рисовала линии на стене. Более пятнадцати сотен. Каждый день для меня был битвой, которую я выиграла. Это имело значение. Я знала, что раз продержалась так долго, то могу преодолеть еще одну отметку. Я всегда могу прожить еще один день.

Как он жаждал обнять ее, сделать все возможное,

чтобы облегчить боль, которую она несла, успокоить преследующие воспоминания.

Лиам немного знал об этом. Некоторые раны никогда не заживают, не полностью. Существовали способы сдержать боль, поместить ее в коробку. Не только жить со шрамами, но и примириться с ними. Найти покой. Он начинал верить, что это возможно.

— Я справилась, — проговорила Ханна. — И теперь мы сделали это. Мы преодолели столько. Это уже здорово.

Да, но это не означало, что он мог расслабиться. Ни на день, ни на минуту. Они уже потеряли больше, чем могут потерять два человека.

За воротами таились враги. Одни известные, другие нет.

Розамонд мертва. Ноа мертв. Ополчение потерпело поражение.

Но Саттер сбежал. Он все еще оставался где-то на свободе, и его знание о существовании «Винтер Хейвен» представляло явную и настоящую опасность.

Ополчение Саттера не шло ни в какое сравнение с крупными организованными бандами, вооруженными оружием военного образца, которые бродили по Среднему Западу. Фолл-Крик находился в тридцати минутах езды от границы между Индианой и Мичиганом. Если штаты начнут стычки за ресурсы, окажутся ли они на линии огня?

Они не готовы к чему-то подобному. У них просто не хватит людей, чтобы защитить это место.

Лиам боялся, что любых их действий будет мало.

— То, что ополченцев больше нет, не значит, что мы в безопасности.

— Мы никогда не будем в безопасности. Безопасности не существует. Ни после краха, ни до. Ты делаешь лучшее, что можешь, и живешь жизнью, которую дал тебе Бог.

— Ты говоришь, как Бишоп, — язвительно заметил Лиам.

Она озорно ухмыльнулась.

— Наш пастор влияет на всех.

— Так и есть.

— Ты все еще обеспокоен, — сказала Ханна, прочитав его мысли

— Я всегда буду беспокоиться.

— Лучше и не скажешь, — проворчала она, а затем посерьезнела. — Посмотри вокруг. Посмотрите, чего мы достигли. Как далеко мы продвинулись. Дай нам шесть месяцев. Год. Представь, что мы можем сделать.

— В тебе столько уверенности.

— Я прекрасно знаю людей, в которых верю.

— А если этого недостаточно?

Она выпятила подбородок, ее зеленые глаза сверкнули знакомой решимостью.

— Мы сделаем, чтобы стало достаточно.

Когда солнце скрылось за деревьями, дети пошли в дом, чтобы поиграть в карточную игру с Молли, а Призрак рысью побежал за ними, разбрасывая повсюду снег.

Лиам и Ханна остались снаружи. У Лиама оставалось еще несколько минут до дежурства. Он хотел провести с Ханной каждую минуту.

Они вместе смотрели на темнеющую ночь. Деревья стояли молчаливые и высокие, как часовые, а за ними блестела замерзшая река.

Он чувствовал присутствие Ханны рядом с собой, теплое и твердое, излучающее спокойствие, мир. Одно ее присутствие успокаивало его израненную душу.