На границе чумы

Петровичева Лариса

– Саша? – донеслось из передатчика. Странно звучал здесь этот голос – через сотни световых лет и через годы отчаяния, Шани закрыл глаза. – Саша, это ты?

– Да, это я, – произнес Шани. – Кто вы?

– Максим Торнвальд, – сбивчиво произнес голос.

– Привет, отец, – сказал Шани. – Что нового на Земле?

– Сашка… – промолвил Максим испуганно и как-то растерянно, словно не ожидал когда-нибудь услышать этот голос. – Да все у нас хорошо. Ты-то как?

– Жив, – коротко произнес Шани. Он совершенно не знал, о чем можно говорить с этим далеким и, по большому счету, посторонним человеком и важно ли для него вообще все то, что Шани может сейчас сказать. –

Недавно чуть не умер от болезни Траубера. Не женат. Детей нет.

– Постой-постой, подожди, – перебил его Максим. – Ты сказал болезнь Траубера? Это же смертельно…

– Смертельно. Но Кольцов сумел создать биоблокаду.

– Кольцов… – повторил Максим и вдруг резко, словно боялся, что его перебьют, выпалил: – Сашка, прости меня.

Шани подумал, что всю свою жизнь прожил в ожидании этих слов, прекрасно понимая, что они никогда не будут сказаны. И вот теперь, надо же, услышал… Дожил, дождался. И абсолютно ничего не изменилось, и мир не рухнул – за мутным стеклом маленького окошка все тот же праздничный город и по-прежнему кружится легкий снег. Он устало потер виски и произнес:

– Отец, ты опоздал на двадцать лет. Сейчас это уже не имеет значения.

– Не имеет, – эхом откликнулся Максим, но тотчас же произнес: – Для тебя, возможно, нет. Но для меня важно знать, что ты больше не ненавидишь меня. У нас ведь нет никого ближе друг друга.

Он был прав, однако его правота теперь странным образом не имела значения. Шани вдруг обнаружил, что не испытывает никаких чувств по отношению к этому человеку. Обида, горечь, растерянность – все это осталось далеко-далеко в прошлом и утратило всяческий смысл для него нынешнего. Пустота, заполнившая Шани, была глухой и темной. Все кругом казалось ему беспросветным – казалось, будто кто-то протянул руку и выключил всю радость в мире. Свет погас, и стало совсем темно: не осталось даже памяти о зеленой листве лесов, о весенних разливах рек, о любви и дружбе… Не осталось ничего, кроме зимы, и трудно было поверить, что в мире случается что-то, кроме нее.

– Я тебя вытащу оттуда, – твердо заявил Максим, не оставляя возможности для возражений. – Разверну на орбите станцию и открою микро-Туннель – возьмет только тебя.

– Так сейчас делают? – спросил Шани просто для того, чтобы показать реакцию на сказанное. Заберет не заберет – какое это имеет значение?..

– Так уже давно делают, – сказал Максим. – Через неделю все будет готово, ты просто включишь передатчик и подашь сигнал. Чем ты занимался… занимаешься на Дее?

– Работал в инквизиции, – вздохнул Шани. – Сейчас пью. Послушай, Максим, недели мне мало. Нужно закончить тут кое-какие дела… в общем, дай мне десять дней.

– Ладно, – согласился Максим, едва слышно вздохнув. Чего он ожидал, интересно? Что Шани будет называть его папой? Ну-ну. – Пока подготовлю тебе документы.

– Хорошо, – сказал Шани и, протянув руку, выключил передатчик – прощаться он не счел нужным.

Потом он вышел из кабинета и попросил у хозяина завтрак посытнее, а также чернильницу и лист бумаги.

Посыльный, который вскоре побежал во дворец с этим листом – «Государю, лично, как можно скорее», – прочел в нем только одно слово: «Да».

– Сучка, – сказал Крунч Вальчик, шеф-инквизитор, страх и гроза еретиков и колдунов по всему Аальхарну, и ударил в висок молодую ведьму. Хорошо ударил, крепко, хотя и не до смерти: та сразу же обмякла и повисла на державших ее веревках. Забава только начиналась. – Дрянь.

Дряни по метрике уже исполнилось четырнадцать, но

выглядела она совсем еще ребенком: черты лица пока сохраняли детскую припухлость, а волосы были мягкими и белыми, и пока не успели потемнеть и загрубеть. Девчонку приволокли из предместья по какому-то пустячному обвинению, и шеф-инквизитор незамедлительно взял ее в оборот – ему нравились именно такие, юные, свежие и напуганные до смерти, и он упивался их ужасом до головокружения, высасывая его до дна, словно драгоценное вино… Вальчик сунулся было в заветный ящичек с инструментами, чтобы продолжить работу с ведьмой, но в этот момент дверь открылась, и в допросную вошла целая процессия. Особенно Вальчику не понравилось то, что были в ней государь Луш собственной персоной и разжалованный из инквизиции еретик Шани Торн. Ох, как Вальчик его ненавидел! Растянул бы собственноручно на дыбе да показал бы, что почем на белом свете! Впрочем, сейчас Торн выглядел так, словно это он тут будет растягивать да показывать – очень уж нехорошее у него было лицо. Государь с охранцами прошел к дыбе и похлопал девчонку по щекам, приводя в сознание. Та застонала, по ее лицу потекли слезы.

– Не надо, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо…

– Господин Торн, – произнес государь, и в его голосе прозвучало неподдельное сочувствие, – опознайте потерпевшую.

Шани подошел к дыбе и внимательно всмотрелся в лицо юной ведьмы. Вальчик почувствовал, что по его позвоночнику прокатилась капля пота. Тем временем Шани взял со столика с использованными инструментами окровавленную «розу» (вставить в нужное отверстие, раскрутить, и инструмент раскроется, увеличиваясь в размере раза в три), взвесил ее на ладони, а потом внезапно так засадил Вальчику кулаком в нос, что отдалось по всей допросной.

– Ах ты ублюдок! – взревел Торн некормленым медоедом. – Убью, тварь!

Шеф-инквизитор рухнул на пол, а охранцы кинулись оттаскивать Шани, который, вошедши в раж, добивал Вальчика ногами.

– Паскуда! Сукин сын! Пустите, убью!

С превеликим трудом Торна оттащили, и он кинулся снимать девчонку с дыбы. Та бормотала что-то неразборчивое – видимо, умоляла больше ее не мучить. Государь скинул плащ и набросил на ведьму, зажимая разбитый нос, Вальчик понял, что пропал. Тем временем Шани подхватил девчонку на руки и промолвил:

– Таша, милая… Таша, это я, Шани. Ты меня узнаешь?

Прильнув к груди Шани, ведьма пролепетала что-то жалобное и умолкла, вероятно потеряв сознание. Да кто же она, терялся в догадках Вальчик. Родня Торну? Во-первых, откуда у него родня, у байстрюка, а во-вторых, да хоть бы и так – какая разница? Ведьмачье семя, раздавить и выбросить обоих. Или Торн снова в фаворе у государя – тот даже плаща со своего плеча для еретички не пожалел.

– Таша, девочка, – приговаривал Шани, гладя девчонку по волосам. – Государь, это моя племянница Таша Балай. Осиротела в прошлом году…

– Что? – воскликнул Вальчик, понимая, что давно пора брать дело в свои руки, чтобы не оказаться там, откуда только что сняли ведьму. – Откуда у тебя племянницы, байстрюк? Или, кого попользовал, та и племянница? Государь, не слушайте его!

Луш внимательно посмотрел сперва на Шани, потом на Вальчика, и его взгляд не сулил ничего хорошего. Подбодренный этим взглядом, Торн сурово произнес:

– Что касается моей родословной, то семейство Торнов известно в Аальхарне еще со времен Первого государя. Таша – дочь моей единственной сестры Ирри Торн, в замужестве Балай. А ты – упырь и грязный извращенец, и ответишь за то, что ее покалечил. Государь, я все сказал.