На холмах горячих
Шрифт:
Вначале Таня внутренне сопротивлялась требованиям матери, без энтузиазма повторяла по нескольку раз одну и ту же фразу, добиваясь правильного произношения; опускалась в реверансе с вынужденной улыбкой. Нелегко переменить походку: не торопиться, ходить,
грациозно и гордо подняв голову,— и это изо дня в день. Но потом как-то незаметно привыкла. Кроме то* го, изысканно одеваться, держать себя с достоинством, разговаривать со всеми наравне ей было приятно. Иногда она замечала, что у мужчин при виде ее восхищенно загорались глаза.
Прошло два года. Шел июль. Стояла жара,
Таня, щурясь, взглянула на долину Подкумка, залитую ярким светом солнечного дня, на речку с прибрежным лозняком, серое пятно Константиногорской крепости с тоненькой свечкой церковной колокольни. А дальше — необжитая гладь заприкумского плато, с разбросанными шатрами возвышенностей, на горизонте исполинские горы. Она отвела глаза: шумела чащоба дикого леса у подножия Машука с неуемным птичьим гомоном, с бормотанием светлых, чистых ключей, с пьянящими запахами трав, с звериными тропами, от которых веяло таинственностью и сыростью. На алом зонтике цветка, горбя пушистую спину, трудился шмель, в траве шуршал какой-то зверек. Таня вдруг осознала, что прекрасная, полная жизни степь с годами безвозвратно удаляется от нее.
Таня соскочила с коня, подбежала к роднику, бившему из-под серых камней, с жадностью стала пить прохладную воду.
— Поедем дальше. На той стороне Машука прохладнее,— сказала Наталья Ивановна и направила своего коня каменистой тропой, тянувшейся по опушке.
Всадницы не проехали и пяти минут, как вдруг прямо перед ними из леса выскочило стадо диких кабанов, черных и грязных. Конь, на котором сидела графиня, фыркнул и взвился свечой, сбросив хозяйку. Одна нога всадницы крепко застряла в стремени. Женщина испуганно закричала:
— Танечка, спасай меня.
Конь, обезумев, старался освободиться от всадницы, прыгал на месте, подбрасывал задние ноги. А потом, круто развернувшись, понесся к крепости.
Таня увидела страшное: голова Натальи Ивановны, ударяясь о камни, волочилась по земле; белое платье надулось колоколом, потом вывернулось, закрыв лицо; колючие кустарники в клочья рвали платье. Таня, вскочив в седло, кинулась за матерью, но рассвирепевшую и обезумевшую лошадь догнать было не так-то просто. Влетев передними ногами в яму, конь графини перевернулся через голову, лопнули подпруги седла, и тело наездницы покатилось по склону вниз.
Таня спешилась, подбежала к матери, упала на колени, чтобы помочь ей, но было поздно. Наталья Ивановна раза два вздохнула, вздрогнула и затихла, неподвижно устремив глаза в небо...
Теперь никто в крепости уже не решался называть девушку Таней. Многие молодые офицеры гарнизона просили руки Татьяны Петровны, но она отвергала все предложения, не в силах оставить отца, который страдал бы от одиночества. Петр Семенович недоумевал, неужели ни один из претендентов не тронул сердце дочери, но говорить с ней об этом не решался.
Однажды
— Петр Семенович, я решила выйти замуж.
— За кого же?—с интересом спросил Чайковский.
— За одного очень хорошего человека.
— Ты любишь его, Танюша?
— Да! С ним хоть на край света!
— И он тебя любит?
— Мне кажется, он без меня жить не может.
— Кто же этот счастливчик?
Глаза Тани сияли:
— Поклянитесь, что вы благословите меня на этот брак!
— Клянусь, Таня, памятью нашей матушки!
— Это вы, Петр Семенович!
Чайковский не мог сказать ни слова, он смотрел на приемную дочь и не узнавал ее. Куда делся послушный рассудительный подросток — перед ним стояла, вызывающе подняв голову, любящая молодая женщина, гордая и сильная, в сознании своей красоты и молодости.
— Это безумие! Как можно!—задохнулся от волнения Чайковский.
— Нет, это не безумие. Это право того, кто дорог сердцу. Вы сами внушали мне, что человек свободен в выборе, с кем связать свою судьбу. Или вы отказываетесь теперь от этих слов?—Смотря прямо в глаза Чайковскому, с укором сказала она.
— Нет, не отказываюсь. Но, Таня, я не могу вступить в брак с приемной дочерью. Ты ведь знаешь, сколько мне лет, скоро сорок.
— Петр Семенович, не отговаривайте меня. Мое решение твердое. Вы пригрели меня своей лаской, вырастили, воспитали, помогли забыть тяжелое прошлое. Я обязана вам своей жизнью, я люблю вас и никого другого не полюблю...— губы ее дрогнули, из глаз потекли слезы. Она бросилась в свою комнату...
Через месяц Петр Семенович и Татьяна Петровна обвенчались в Константиногорской церкви. Это был первый брак, зарегистрированный в крепости. Прошел год. У Чайковских родился сын, смуглый черноволосый, крепкий мальчик, очень похожий на мать.
Когда прошло сорок дней, младенца понесли крестить в гарнизонную церковь, а священник руками развел — не в чем крестить-то, нет купели.
— А вы, батюшка, без купели. Побрызгайте святой водой,— попросил Чайковский.
Совершив подготовку к обряду, иерей приступил к выбору имени:
— По святцам на сей день — Порфирий, Поносий, Панкратий, Пантелеймон, Петр, Пуд... Может, последнее, поелику чадо увесисто?
Супруги переглянулись:
— Нет, батюшка, назовите Петром.
— Ну, что ж, будь по-вашему,— младенца положили на простынку, и священник, обмакнув веничек в серебряное ведерко, окропил его святой водой, осенил массивным крестом. Густым басом пропел:
— Нарекается раб божий Петром...
НОВЫЕ СВЕРШЕНИЯ
То, чего опасался Суворов, размышляя в Крыму о захватнических планах Турции на Северном Кавказе, случилось. Султан Селим Третий высадил войска в Сун-жук-кале и Анапе и под водительством сераскира Ба-тал-паши в начале сентября 1790 года двинул тридцатитысячную армию на восток по левому берегу Кубани. Турки беспрепятственно пересекли реки Белую, Лабу, Уруп и, пополняя свои войска отрядами горцев, подкатились к верховьям Кубани, готовясь нанести удар по крепостям Ставрополь, Георгиевск, Александровск, Марьинской и Павловской.