На хуторе (рассказы)
Шрифт:
Разнесли магазин вплоть до вывески. Она теперь во дворе у моего товарища. Большая, из жести: "Смешанные товары".
– Торговлю думаешь открывать?
– усмехаясь, спросил я.
– Сгодится. Доброе железо.
В брошенной старой школе стучат добытчики. Приятель мой похвалился:
– Три рамы припер. Гляжу, тянут. А рамы край нужны для парников. Надо еще сходить хороших досок с потолка или с пола выдрать. На запасные весла. Сломается весло, потом кукарекай. Пока не растянули, надо сходить.
Растянут. Дело обычное. С живого порой кожу снимают. Бобыль Савушка зимою криком кричит: "Ломают хату!!" Это его соседи стараются -
Дело привычное. Колхозная бригада на хуторе закрылась, через неделю на месте бревенчатой кузни и склада - ровное место. Не сожгли ведь, а в пользу произвели. Для жизни. Любая доска нынче денег стоит. А где их взять? Тем более, что магазины - далеко. Хлеб месяцами не возят. О прочем чего и говорить.
Но к моему удивленью, вот уже который год стоит посреди хутора брошенная без пригляда филюковская усадьба. Хозяева померли, новые городские владельцы носа не кажут.
Летней порою за долгий день лишь соседские куры проведают, погребутся на чужом базу, петухи раз-другой кукарекнут. И снова - покой. Вечером чужая скотиняка забредет ненадолго. И настанет ночь.
Зимою и вовсе усадьба стоит угрюмо и одиноко, словно черная крепость.
И не трогают ее, не зорят. Пробредет мимо старый Лисовин или жена его тетка Шура, суетной дед Федор прошагает с костыликом, просеменит сухонькая Катерина по дороге ли, а то и напрямую, уже набитой скотьей и человечьей тропой. Идут-идут и вдруг остановятся, словно неволей, оглядывая дощатые и плетневые стены, шиферные да камышовые крыши. Потом - долгий вздох, и дальше пошли.
Стоит усадьба. Ни единого стеколка не вынули, листа шифера не сняли, не оторвали доски. Память ли, совесть... Как знать...
Но все равно этому будет конец. Ударит молния или чьи-нибудь городские внуки в затишке костерок запалят. Полыхнет - и конец всему. Новым летом на пепелище лесом поднимутся конопля, крапива, дурнишник, надежно укрывая остатнее: ржу да камень. Конец.
В ЗАЙМИЩЕ
В мире - осень. Из окон городского моего жилья, с высоты шестого этажа, все видать: просторная Волга, воды ее, неблизкий левый берег с песчаными косами и пойменным лесом, но все далекое, словно картина. Главная радость вот она, у подножия дома: тополя да березы в осеннем наряде. Ярко золотятся под солнцем, слепя глаза; а в пасмурный день кротко, лампадно светят, украшая и согревая осенний городской быт.
Издали из окна поглядишь - и тянет на волю. Ближе к деревьям, к земле, к желтой листве и горькому осеннему духу. Подышать им. Нагнуться, поднять и ощутить в руке легкость листа березового, тяжесть тополевого.
В день приезда лишь подошел к окну, глянул и сразу - вниз.
Но обманчивы городские виды. Рядом - береза и тополь. Янтарно светит листва, радуя глаз. Но чего-то душе не хватает. Вначале не понял. Прошелся по скверу и повернул домой.
Нет... Это не осень, а лишь красивая картинка, магазинная витрина ли, фотоснимок, телевизора глаз.
Под ногами - асфальтовые дорожки. Парковые работники целый день гребут листву и увозят. Но главное - с двух сторон обтекают невеликий наш сквер проезжие дороги. Неумолчный гул, бензиновый дух...
Осень должна быть тихой. Осень должна горчить на вкус и на запах.
Домой вернулся и, конечно, вспомнил иное. Как еще недавно, сентябрьским теплым днем, на хуторе, отправился я за Дон, в лесистое займище. Поглядеть,
День был пасмурный, ветреный. Казалось, что близок дождь. На хуторе пусто и скучно: в огородах, левадах - сухие плети огурцов да тыкв, почерневшие будылья другой сажанины; картошку давно выкопали. Редко у кого, в палисадах, сочно доцветают астры и распускаются голубые сентябрины, которых долог век: сначала они на воле будут цвести до самого снега, потом усердная хозяйка их пересадит в горшок и унесет в дом. Но это еще не скоро. Нынче - сентябрь.
На высоких окрестных холмах - рыжая шкура жухлой травы; а над водою зелень. Кудлатые старые вербы, могучие тополя. По их вершинам с гулом катят зеленые волны. А на земле покой.
Дощатая лодка дремлет в тихом заливе. Отомкнул ее и потихоньку поплыл, угребаясь веслами, мимо зеленой стены камышей. Поодаль, в просторной заводи, плавает семейство лебедей. Старые и молодые. Уже не разобрать. Сахарная бель оперенья сияет на зелени. Красивые птицы.
В заливе тихо. Ветер над головой высоко. Голенастые цапли бродят по мелководью, неловко, неуклюже взлетают, звучно хлопая большими крыльями. Нынче цапель развелось, вот они, на виду: рыжие, серые, белые. Прячется в камышах нелюдимая выпь.
Залив кончился, зеленая стена камышей и дерев отступила. А на Дону ветер, волна поперек хода, так и хлещет по скулам лодки. Теперь знай греби да греби.
Вроде и неширок Дон, всего полверсты. Но против ветра пока его одолеешь, с непривычки, умаешься. Но все равно путь недолгий и славный. Все дальше уходит берег правый, отступают рыжие холмы с белыми меловыми кручами.
А берег левый встречает по-доброму: ветер вдруг стих, и волна пропала. Это приютил тебя берег займищный, укрыл песчаным обрывом и густым лесом.
Лодку на всякий случай схоронил я в камышах: скорее по давней привычке. Мало ли... Хотя пришлый народ нынче тут редок и редок. Пустынная река: ни моторной лодки, ни буксира с баржонкою. Бакены и створные знаки, означающие путь, давно уже сняты. Это когда-то, лет десять - пятнадцать назад, здесь даже пассажирские теплоходы были не редкость, а грузовым - счету нет. Моторки бегали, катера, байды. Там и здесь маячили по берегам машины, палатки, люди.
Все ушло. Иные теперь времена. Пустая осенняя вода, уже осветлевшая, пустые берега, шумящий под ветром займищный лес, воронье да редкий орел-белохвост на обсохшей маковке старого тополя.
Мой путь к озерам, далеким ли, близким, куда доберусь. Малые и Большие Куги, Шемаристое, Поплутное, Крестовка, Лубники, Свинорои, Большой и Малый Лопатин, Песчаненькое, Бурунистое, Сокори... Им счета нет. Лесистое займище и луга рассекают озера, словно три голубых ожерелья, по древним донским руслам, весною сливаясь протоками, старицами, по летнему времени обсыхая и рассыпаясь синими бусинами.
Идти нехоженым займищем - дело не больно ловкое: валежник, сухостой. Пробирайся да обходи. Но куда спешить?.. Бреду помаленьку. Непогода и ветер где-то там, наверху. А здесь могучие стволы тополей да верб, словно колонны; купы листвы и ветвей смыкаются - кров надежный. Кусты боярышника в спелых плодах. Как не посладиться их мучнистой мякотью. За горстью - горсть. Да еще про запас, в карманы. Возле самой земли, на тонких стеблях - красные ягоды ландышей. Как славно, как благостно тут было весной: нежная бель колокольцев, тонкий дух теплой земли и цвета. Не цветок, не букет, а ландышевый разлив. Бредешь... Сладкое забытье.