На исходе последнего часа
Шрифт:
– Черт с вами. Давайте мне адрес родственников этого парня и семьи Малахова. И еще свяжитесь с вашим вице-мэром, это ведь он был на похоронах? С ним я бы тоже пообщался.
Грустный капитан слегка замялся, но все же сказал:
– Александр Борисович, я не успел вам прежде сказать. Похороны, которые вы видели, были еще более семейными, чем могло показаться. Боюсь, что ваша работа будет в пустоту, поэтому хочу предупредить: вице-мэр – это шурин полковника Малахова. То есть брат его жены, то есть вдовы.
Турецкий кивнул, с трудом сдерживая удивление и разочарование. Значит, у могилы Малахова вице-мэр
– Слава, ты чем сейчас занимаешься? – спросил Турецкий у Грязнова.
– Натурально, солдатиков жду.
– Каких солдатиков?
– Так лес же прочесывать будем, – напомнил Грязнов. – На предмет выпадения из малаховских карманов паспортов убийц и их чистосердечных запротоколированных признаний.
– И много народу тебе удалось согнать? – пропустил иронию мимо ушей Турецкий.
– Батарею, – похвастался Грязнов. – Правда, уж не знаю, как эти артиллеристы там в лесу разберутся. Честно говоря, я их украл, даже комполка не в курсе. С комбатом договорились, и все.
Внутреннее устройство этой квартиры удивляло своей продуманностью и рационализмом.
Турецкий уже видел вдову Малахова на похоронах, но хорошо разглядел ее только сейчас, попав домой к бывшему начальнику уголовного розыска. Статная женщина с высокой грудью, она располнела ровно настолько, насколько это было позволительно партийным дамам горкомовского уровня эпохи застоя. Высокая прическа только усиливала это сходство.
– Несмотря на то что я уже рассказала все соответствующим товарищам, я готова предложить вам чаю, – процедила Малахова и выплыла из комнаты. И тут же вернулась обратно, вкатывая тележку с «соответствующим угощением».
Чаю Турецкому пить совсем не хотелось. Кроме того, он отметил про себя, что жена Малахова называет мужа по фамилии, и поморщился.
– Это был удивительный человек. Но вы же его не знали. Так о чем мы можем говорить? – Она пристально посмотрела на собеседника.
Женщина– памятник. Женщина-монумент. Турецкому показалось, что сейчас его выставят вон, мотивируя это неуплатой членских взносов ВЛКСМ в ноябре 82-го. А ведь было, было…
– Кроме того, – чеканно продолжала Малахова, – ему были совершенно чужды такие отрыжки нынешней эпохи, как вещизм и страсть к стяжательству!
Турецкому стало душно.
– Аскетизм товарища Малахова, – продолжала вещать вдова, – проявлялся в любых мелочах. Он даже писал только наливной ручкой! Шариковые – терпеть не мог.
«Похоже, она сумасшедшая, – сообразил Турецкий, засовывая поглубже в карман выглядывающий оттуда фломастер. – Надо уматывать отсюда. Тут золота не намоешь».
И на всякий случай он задал один-единственный вопрос:
– Скажите, в каких отношениях находился ваш муж с вашим братом?
На лице Малаховой неожиданно появилось торжественное выражение. Очевидно, так в сталинские времена выглядели «советские доброжелатели», – решил Турецкий.
– Я так и думала, что до этого докопаются, – насмешливо произнесла Малахова. – Я предупреждала его. Рискованную игру затеяли, господа-товарищи! Ждите! – буквально приказала она и ушла в другую
Турецкий почувствовал азарт охотника, тем более в доме Малахова, где на каждой стене по винтовке и по голове какого-нибудь зверя.
Она вернулась и хлопнула об стол увесистой папкой. Турецкий спросил:
– Что здесь?
– То, что вы ищете, – последовал четкий ответ. – Мой брат попросил Малахова собирать компромат на нынешнего главу города. Мой долг передать это вам. Подобными материалами должны воспользоваться органы правосудия, а не один человек!
Когда же Турецкий взял огромную папку и, собравшись уже было уйти, исключительно для очистки совести спросил, не хочет ли она что-нибудь добавить о своем муже в неофициальном порядке, Малахова неожиданно сказала:
– Товарищ Малахов мог бы больше внимания уделять собственной семье. Да, гораздо больше.
В этих словах женщины-памятника Турецкому послышалась горечь.
И что делать с этой толстой папкой?!
По дороге к дому разбившегося горе-гонщика удрученный бесполезными разговорами Турецкий в очередной раз пытался размышлять, отчетливо понимая, что толку от его умозаключений пока что – ноль, не считая вчерашней удачи с Вэллой.
Значит, как там говорил капитан: гонщик отвозил Малахова в больницу, то есть какое-то время полковник лежал в машине у гонщика. Что это может дать? Хоть что-нибудь? Какие-то следы, указывающие на место его охоты? Хм… Вряд ли. Сказать он ничего не успел. Хорошо хоть гонщика успели тут же допросить, не дожидаясь следующего дня, который стал для него последним. Он утверждал, что Малахов ему ничего сказать не смог. Это вполне допустимо. Но Ярцеву было, конечно, уже плевать – смог, не смог…
Родители автогонщика жили в приличном двухэтажном особняке, выстроенном совсем недавно на заработки сына. Дома была только младшая сестра, хмурая и рыжая барышня-акселератка лет четырнадцати.
Самое главное – этой соплячке говорить «вы», вовремя сообразил Турецкий.
Соплячка расцвела. И буквально за пять минут успела пересказать всю свою жизнь, а также выдать информацию про папу – известного скульптора – и маму – неизвестную домохозяйку. И про брата, который еще в детстве отбился от родительских рук, чем сейчас вызывает ее искреннее восхищение. Ну что такое автогонки?! Не спорт, не искусство, не работа в привычном понимании этого слова, развивала свои мысли барышня. Угораздило его вообще сесть за баранку. Вон отец проездил всю жизнь скромно в автобусе и еще всех переживет. А мать – та вообще из дому хрен когда выходила, тем более что у отца – мастерская прямо тут, и он ее позировать всегда заставлял. Вы в нашей художественной галерее были? Напрасно. Там наша мама – в десятках вариантов, в гипсе и бронзе. Вот так-то.
– Вы позволите мне посмотреть на вашу машину? – галантно осведомился Турецкий.
На лифте они спустились в подземный гараж. Барышня открыла замок, и глазам Турецкого предстала груда железа. Вернее, она была лишь спереди, начиная же с задних дверей машина сносно сохранилась.
– Еще два дня назад у отца была сумасшедшая идея сделать из нее Витьке памятник. Вы представляете, какой кошмар?! Памятник – из этой груды металлолома. Но, слава Богу, мать отговорила. Теперь он ее чинить будет. Года два, не меньше. Дешевле новую купить.