На излёте, или В брызгах космической струи
Шрифт:
– Шурик, сегодня ты, конечно, можешь переночевать, но размещать багаж не спеши. Пусть останется, где лежит. За завтрашний день ты должен решить свою проблему с общежитием и к вечеру уехать отсюда. Нам сюрпризы накануне судебного процесса ни к чему. Вчера здесь была милиция, проверяла документы и строго предупредила, чтоб до решения суда здесь не было никого, кто не включен в ордер. Даже родителей и Володю чуть, было, не выставили на старую квартиру – по месту прописки. Я один здесь прописан и по закону – ответственный квартиросъемщик. Мне неприятности не нужны, Шурик.
На этот раз был обескуражен Шурик. Этого он, похоже, не ждал. Не могли же мы знать о том, что именно милиция выставила его со старой
С утра мы с Шуриком занялись поиском подходящего жилья, а в обед уже ловили такси за такси и загружали их до предела багажом. И вскоре кавалькада авто умчала “богатенького” студента престижного вуза на новое место жительства.
Эти горы багажа еще неоднократно будут возникать то на новой, то на старой квартире в полном соответствии с непредсказуемыми планами беспокойного родственника. Это будет продолжаться все годы его пребывания в Харькове. А борьба за его принудительное выселение будет все ожесточеннее и ожесточеннее, ибо наглость не знает пределов.
А пока мы облегченно вздохнули. Операция “Ы” закончилась, впереди – “новые приключения Шурика” в частном секторе жилья.
Нас же ждала череда судебных заседаний и вынужденных, довольно длительных перерывов между ними, обусловленных необходимостью перепроверки все новых и новых фактов, которые, как фокусник, все выкладывал и выкладывал наш защитник в ответ на обвинительные выпады адвоката истца.
Заседания были захватывающими, но почти всегда короткими, за исключением последнего, где было оглашено судебное решение.
Кроме последнего заседания запомнилось лишь первое, точнее не само заседание, а его преддверие, когда я впервые столкнулся с нашим обидчиком.
Я опознал его еще издали. К нам с Санькой двигалось что-то громадное, заслонившее собой яркий свет, струившийся из большого окна, расположенного в торце коридора. Это был типичный крестьянин, упакованный в военную форму. Белых офицеров большевистские комиссары безошибочно опознавали по выправке, как бы они не маскировались. Точно так же, как ни ряди крестьянина, его видно сразу. Его сопровождало несколько мелких людишек, незаметных на его фоне.
– Вот он стоит. Так что заседание состоится, – басила фигура кому-то из мелких, очевидно адвокату, – Постарайся, чтоб сегодня же покончить с этим делом.
– Вряд ли выйдет за один день, если упрутся, – возразил мелкий.
– Я ему упрусь. Я его еще за оружие привлеку. Это он милиции мог лапшу на уши вешать. Пугач он им показал. Меня-то не обманешь. Что молчишь? – вдруг обратился он к Саньке, – Или ты только дома смелый с пистолетом? – явно задирался “истец”. Это уже было очевидным. “Здоровый жлоб. Палкой не убьешь”, – мелькнуло в голове. Санька молчал, не отвечая на провокацию.
– Еще и стрелять не умеешь, – продолжил провоцировать жлоб, – Два выстрела и оба мимо. Знал бы, что ты так стреляешь, размазал бы по стенке. Никакой суд бы не понадобился, – подойдя к Саньке, со злобой басил он свой монолог.
– Дурак ты, дядя, – не выдержал словесного поноса брат, – Если бы я целился в тебя, ты бы здесь не стоял. А нужно будет, не промахнусь – мишень слишком крупная, дядя.
– Смотри ты, осмелел, заговорил. Думаешь, тебе твой чокнутый братец поможет? И не таких видали. Никто и ничто тебе не поможет. Вылетишь из этой квартиры пробкой. Кстати, а не твой ли это сумасшедший брат? – показал он пальцем на меня и покрутил им у
И тут я сорвался. Еще во время монолога этого придурка меня начало трясти, как в лихорадке. Но, чем громче он басил над головой, тем ярче разворачивалась в моем сознании картина недавних событий. Я вдруг почему-то представил, что все еще нахожусь в госпитале, в коридоре процедурного кабинета, куда нас, троих “психов”, привели два медбрата. Вот они все стоят рядом со мной.
“Это уже было. Почему повторяется? Нас обязаны пропустить без очереди. Почему этот басовитый нас оскорбляет? Да это же многоликий полковник Кац! Почему он в Харькове? И здесь от него нет покоя. Но, я успею. Я задушу его раньше, чем ему помогут”, – решил, чувствуя, как все мышцы наливаются кровью, а голова праведным гневом. Сначала этот полковник Кац назвался ветврачом полигона. Он надоел мне на дежурстве своей сумасшедшей собачкой: “Где ее голова? Куда дели голову?” Откуда я знаю, где голова. А потом притворился крупным начальником и орал на меня в штабе полигона. Этот гад хотел посадить меня в тюрьму. Он орал во все свои телефоны. А бедный графин дрожал от страха. Я застрелил его красный телефон в благородном поединке. А он все не унимался. В госпитале прикинулся председателем медкомиссии. Он измучил вопросами и пытался гипнотизировать. И снова угрожал. А сам – полный кретин, потому что не знает гениев человечества, а думает, что разобрался в кристаллической жизни. Когда же он отстанет? Передо мной снова стоял заклятый враг, которого надо во что бы то ни стало уничтожить голыми руками.
– Мразь!!! – взревел я и прыжком взметнулся в воздух, как тот псих в госпитале. Мои руки в одно мгновенье с хрустом сжали горло полковника Каца. Я видел лишь его глаза. Они были полны ужаса. Он хрипел и валился куда-то в сторону. А я не чувствовал ничего, кроме наслаждения местью. Потом провалился в пустоту.
Моя, в общем-то, мотивированная вспышка ярости напугала всех участников и свидетелей происшествия. Моего врага спас от гибели кто-то из его людишек, обрушивший на мою голову горшок с комнатными цветами, висевший в простенке между двумя репродукциями. И лишь вовремя подоспевшие отец и наш адвокат спасли меня от расправы. Пока нас обоих приводили в чувство, адвокаты успели обо всем договориться. Они предложили забыть об инциденте и сосредоточиться на процессе. Нам же настоятельно рекомендовали отныне контактировать только через них.
Ни я, ни мой обидчик не участвовали в принятии решения. “Истец”, оказавшийся на волосок от смерти, в тот день не проронил ни слова. И впоследствии я так и не услышал его густого баса. Некоторое время он говорил только шепотом и только со своим адвокатом. Да и позже лишь сипел и хрипел, когда его допрашивали судьи. У меня же с неделю ломила голова, и постоянно подташнивало. Похоже, эти уроды устроили мне легкое сотрясение мозга. Как бы обрадовался Иван Иванович, главный психиатр госпиталя, если бы узнал об этом. Его отчет о моем психическом состоянии непременно был бы тут же украшен замечательным фактом. Типичная схема Саши Дудеева. Жаль, что поздно.
Напуганы были и родители. Они, наконец, осознали, что просто так из армии не увольняют. Я заплатил за это своим здоровьем и своей растраченной впустую душевной энергией. На время, пока приходил в себя после травмы и сильного душевного потрясения, меня оставили в покое. Мне, наконец, перестали докучать постоянными разговорами о моем будущем, которое родители представляли совсем не таким, каким его видел я.
Стоило мне тогда показать свой паспорт с пропиской, как обрадованные родители тут же посоветовали немедленно устроиться на авиазавод, где я когда-то работал в период учебы в авиационном институте.