На качелях времени
Шрифт:
– Можно я буду жить здесь?
– Конечно, располагайся, джонам, пока тепло. Принесём сюда кресло-кровать, небольшой столик. Под ноги положим кошму, которую я привезла из Таджикистана, а на неё – небольшой палас. Согласна?
– Как скажете, холаджон! [4] – обняла хозяйку Махваш. – Я и зимой здесь буду жить, холодов не боюсь. Со значением глянула на застеклённую стенку лоджии, будто окно в другой мир, и подскочила к Мутрибе:
– Мамочка, посмотри, внизу за окном трёхэтажное здание кажется таким маленьким!
4
Холаджон (тадж.) –
– Это школа, – пояснила Ольга Владимировна. – Завтра отнесём туда твои документы. Будем договариваться, какие экзамены тебе придётся пересдать. Ещё надо поставить тебя на учёт к врачу. И по магазинам походим – поищем вам с мамой подходящую тёплую одежду. Зимы здесь холодные!
– Я и не мечтала о таком повороте событий. – Мутриба прижала руки к сердцу. – Мир не без добрых людей! Бог посылает их нам, чтобы помогали в трудных испытаниях.
– А ты как думаешь, моя девочка? – спросила Ольга Владимировна.
– Мама верно говорит. Но я тоже расскажу вам многое, потому что доверяю. Алексей Тихонович обещал, что вы поможете мне во всём разобраться, – ответила Махваш.
– Очень на это надеюсь, ведь я буду постоянно наблюдать за тобой. Хотя не вижу в тебе признаков какой-либо психической болезни. Что-то здесь не так… Я лечила пациентов с болезнью сомнамбулизма. Ничего подобного в тебе не нахожу. Однако посмотрим. – Ольга Владимировна сделала строгое лицо, погрозила пальцем:
– Запомните! – но не выдержала и улыбнулась светлой лучистой улыбкой: – Никуда я вас от себя не отпущу! Будем жить вместе!
Житейские вопросы потихоньку решались. Махваш успешно пересдала экзамены, и её приняли в школу в десятый класс.
Дни были заняты разными хлопотами, но ночи… Махваш расположилась на веранде, просторной и прохладной. Ольга Владимировна постоянно наблюдала за ней. Первое время девушка засыпала, а в полночь во сне вставала к окну и смотрела вдаль. Чувствовалось, что она с кем-то общается: то грустит, то улыбается, то машет руками. На небе светилось красивое Синее облако, и вдруг из рук Махваш появлялся яркий синий комочек света и соединялся с облаком. Облако резко исчезало и появлялось через час-полтора. Всё это время Махваш смотрела на небо и ждала его возвращения. Когда синий комочек садился на руки и растворялся, она ложилась на кровать и спала до утра.
Ольга Владимировна не отпускала Мутрибу и Махваш от себя, говорила, что не хочет оставаться одна. Рассказывала, что много лет жила в таджикских семьях и везде её принимали за родную. Не дал ей Бог своих детей. И родня вся по миру разбрелась. Теперь её черёд приютить своих новых таджикских друзей.
Наблюдая за Махваш, Ольга Владимировна вела записи. А ещё попросила своего преподавателя – профессора, лучшего психотерапевта страны Елену Сергеевну Бахтину консультировать необычную пациентку. Елена Сергеевна – пожилая, седая и очень красивая дама – заинтересовалась ею. Их беседы были похожи одна на другую, но профессор чувствовала, что Махваш рассказывает не всё. Она ждала момента настоящего откровения.
Успокаивала Мутрибу, уверяя, что дочь её не больна и здесь что-то другое:
– Человеческий мозг имеет огромный потенциал и до конца
– Что же она скрывает? – спросила Мутриба.
– Мне кажется, всё связано со смертью отца, хотя это надо изучать.
– Но ведь Махваш не видела отца! Она родилась после его смерти.
– Много вопросов, дорогая моя, – обняла Мутрибу за плечи Ольга Владимировна. – Вместе будем раскрывать тайну сновидений.
Прошёл год. Махваш поступила в медицинский институт, а Мутриба стала работать в клинике у Елены Сергеевны в отделе кадров.
Однажды Махваш неожиданно встретила на улице своего одноклассника Ризо. Они не виделись с того шумного скандала в Кукташе, когда Холида проклинала Махваш. Ризо подбежал к девушке, взял за руку и взволнованно взглянул ей в лицо:
– Я так ждал этой встречи! Хотел написать тебе письмо, но не знал куда. Отчаялся найти тебя здесь, в Москве. А я поступил в Бауманский университет.
– Рада за тебя. – Махваш высвободила свою руку из его горячей ладони и засыпала Ризо вопросами: – Как там наши одноклассники? Как Рахим Халилович? А Зимчуруд на месте? Мне так не хватает здесь заоблачных гор!
– Всё хорошо! Наши просили передать тебе привет. А Рахим Халилович надеется, что ты свяжешься с ним. Лучше спроси, как там обрыв? Хотя о нём тебе наверняка больше меня известно, – торопился с ответами Ризо, боясь, что девушка повернётся и исчезнет.
– Думаю, после того сна под большой чинарой с друзьями ты тоже кое-что понял. Скажи честно, вы хотели сбросить меня в пропасть?
– Да ты что! Только попугать хотели, но нам помешали. Помню, что нас заволокло в синий туман. А потом мы с друзьями проснулись под большой чинарой. Помню голос, как эхо: «Ты станешь други-и-и-м». Но ведь я и правда изменился, ответь мне, только честно?
– Точно! Два разных человека! – подтвердила Махваш.
Они засмеялись. Пошли в парк, посидели в кафе, им было, о чём поговорить.
– Расскажи о своём отце, Ризо, – попросила Махваш.
– Его совсем не узнать, теперь такой справедливый и набожный стал. Рассказывает всем, что Бог его миловал. В этом году решил совершить паломничество. Мама стала более спокойной. Но характер – не сахар и на язык острая. Нет-нет, да и вспомнит о тебе. Я подшучиваю, тебе бы с такой невесткой, как Махваш, рядом пожить – сразу изменишься. Может, святой станешь. Она сердится и иногда со скалкой за мной бегает. Но отец успокаивает маму и говорит, если бы не Махваш, ты бы при живом муже вдовой ходила.
– Да, и грустная, и весёлая история получилась, – сказала Махваш. – А мы больше года живём с Ольгой Владимировной. Она – сама доброта. Никуда нас не отпускает. В квартире огромная библиотека. Какие собрания сочинений! Больше всех мне нравятся Антон Чехов и Оскар Уайльд. И, конечно же, как жить без Хайяма и Хафиза?
– Я очень мало читал раньше, ты понимаешь почему. Всё моё детство прошло перед твоими глазами. Думал, что в этой жизни деньги решают всё. Но теперь взялся за ум. Последний год в Зимчуруде был для меня испытанием. Я стал усердно заниматься. Какой-то голос постоянно напоминал мне про ту ночь у обрыва и предупреждал, если не поменяю жизнь, окажусь опять у пропасти, – вспоминал Ризо.