На Красном дворе
Шрифт:
При звуке этого голоса стражник начал всматриваться в говорившего, точно его голос был ему знаком. Конюх вынул знак и показал его. Ворота тотчас открылись, и оба всадника, проехав их, повернули к Подолу.
Ворота снова закрылись, и, когда двое стражников остались один на один, первый спросил у второго:
— Странно… Кто это? У них есть позволение от князя въезжать во все ворота во всякое время.
Другой призадумался, но, поозиравшись, как бы боясь быть подслушанным, произнес:
— По голосу, кажись, Славоша.
— Славоша? Гм… хорошо же он закрыл свое лицо.
— Хорошо, да, видно, не к добру.
— Да, дело тут не чисто.
— Тьфу, черт бы его побрал, этого разбойника! Хоть бы он свернул себе шею… его уже давно на том свете
Действительно, это был Славоша, и стражники не ошиблись, говоря, что он ехал в Берестово.
Уже начало светать, когда оба всадника доехали до Берестова и уже стучались в ворота хором Вышаты. Издали долетел какой-то шум, похожий на звяканье оружия, топот копыт, ржание лошадей и вой собак. Оба прислушались. Тут открылись ворота, и они въехали во двор. Едва отроки успели принять у них лошадей, как на рундуке показался Вышата.
— Бью челом, боярин тысяцкий!
Вышата любезно приветствовал прибывших.
— Милости прошу, не побрезгуйте моим хлебом-солью!
Все трое на минуту остановились на рундуке.
— Отчего это у тебя, боярин, так шумно в Берестове? — спросил Славоша, невольно прислушиваясь к шуму, доносившемуся до них издали.
— Да у нас всегда весело, — отвечал, сдерживая гнев, Вышата. — Наши гости из Красного двора отправляются на охоту.
— На охоту? Ну, пусть их едут на здоровье… желаю им весело охотиться, — злобно усмехнулся Славоша.
Все вошли в гридницу.
В это время по лесной дорожке, ведущей из Берестова на Предиславино и Василев, проезжал охотничий отряд короля Болеслава, направлявшегося через Дебри на Соколиный Рог. Впереди ехал король; его опережали несколько конных отроков в венгерках для проверки дороги. Рядом с ним ехал верный боевой товарищ Болех Ястржембец, а за ним длинная вереница бояр и сановников Изяслава. Среди них находился Варяжко, который зычно хохотал и рассказывал про охоты, какие устраивались в прежние времена в Дебрях при Владимире и Ярославе на волков и медведей с рогатинами. Отряд тянулся длинной вереницей, так как тропинка была очень узка. За толпой бояр следовал сокольничий с любимым кречетом короля. Кречет спокойно сидел на плече с колпачком на голове, только иногда он приподнимал свои крылья, как бы желая взлететь, но, угрожающе поклокотав, снова успокаивался. Далее двигалась целая толпа отроков, ловчих с соколами и в конце концов толпа конных псарей. Каждый из них вел на ременном смычке нескольких псов, подобранных для охоты на волков и медведей. Болеслав нарочно приказал взять с собою собак, предполагая на обратном пути поохотиться на зверей, которых в Дебрях было чрезвычайно много. Ржание коней и вой собак сливались в одну музыку и общим эхом отзывались и в Кловской долине, и на Крещатике; перелетали над мочажинами [7] в лозняк Лыбеди и замирали в лесу на Шулявке и Лысой горе.
7
Мочажина — небольшое, гладкое (без кочек) болотце.
Спустившись лесною тропинкою вдоль Кловского потока, к началу Крещатой долины, отряд по широкой песчаной дороге отправился через Василев к Соколиному Рогу, находящемуся налево от долины, как бы вырастая из-под земли и возвышаясь зелеными верхушками деревьев над всеми окрестностями.
Еще серый утренний туман покрывал вершину Рога, точно пеленою, когда весь отряд приблизился к его песчаному подножию. Сокольничий и сокольники последовали за Болеславом по узкой тропинке вместе с отрядом бояр и гостей, псари же остались внизу. Вообще-то из Красного двора был кратчайший путь к Соколиному Рогу по долине Лыбеди, вокруг Берестова, но эта дорога была чрезвычайно узка и болотиста, так что по ней почти никто не решался ездить, а тем более с таким отрядом.
Солнце уже всходило, когда Болеслав, бояре и сокольники взобрались на вершину Соколиного Рога. Долина Лыбеди
Налево, над Лыбедью, тянулись дымящиеся утренней мглой леса, направо — туман уже рассеялся, и наверху холма можно было разглядеть толстые стены, вившиеся вокруг города, точно змеи. Они исчезали за деревьями и зеленью садов и выгибались на закруглениях дугою, как бы подставляя ее солнцу. За ними или, точнее, в их окружении, возносились высокие, золотистые купола монастырей Святой Софии, Святого Михаила, Десятинной церкви и многих других. И над этим великолепием поднимался утренний туман, рассеиваемый золотистыми лучами восходящего солнца. Вид этот невольно обращал на себя внимание, и каждый из охотников молча смотрел на эту восхитительную картину. А товарищи короля почему-то были грустны — наверно, тосковали по родине.
Болеслав, оглядывая далекие и красивые окрестности, обратился к Болеху:
— Не правда ли, какая прекрасная и богатая страна.
— Да, богатая, милостивый король, — отвечал Болех, — но и наш край не хуже…
В его словах звучало что-то вроде упрека, но Болеслав, казалось, не замечал этого.
— Жаль только, что эти князьки грызутся между собою, как собаки, и делят каждую пядь земли, а между тем половцы рвут ее на куски.
— Эх, милостивый король! И у нас не лучше. Здесь князьки, а у нас корольки, а защищать народ некому…
Болех не кончил и призадумался. Какое-то невеселое настроение овладело им.
— Но ведь ты знаешь, Болех, — заговорил король, помолчав, — что я и дома не сидел сложа руки… дрался с немцами и усмирял мадьяр.
— Да, и на Русь пришел ты не без цели… Но мы слишком далеко от дома… пора бы вернуться.
Болеслав задумчиво посмотрел перед собою.
— Вернемся, вернемся, друже!.. Впрочем, кто знает, не лучше ли остаться навсегда здесь. Ведь у нас власть раскинулась во все стороны. Каждый епископ, каждый кастелян [8] и каждый воевода — все считают себя королями. Мы сильны, но разделены, и народ не знает, кого слушать, потому что для него каждый деревенский панок — и судья и король. Ведь ты и сам знаешь, как трудно всех этих маленьких корольков наставить на путь истины, обуздать их гордость и упрямство.
8
Кастелян — комендант укрепленного замка.
Болеслав замолчал и снова задумался.
— Пока власть и силы не соединятся в одно целое, не будет толку… Если нас не победят немцы, то съедят половцы, а если не половцы, то найдутся другие рты… Я сижу здесь не потому, чтобы только сидеть: мои мысли и сердце в родной стороне, но я должен здесь сидеть, как сидел в Венгрии и Перемышле… Должен!
Он поднял руку и обвел ею полукруг.
— Видишь эту страну, какие здесь богатства, какой спокойный народ и… какая сила! Если бы ее соединить с нашею и направить этот народ на бой с немцами, то какого могущества можно было бы достигнуть!
Едва король окончил свою речь, как раздался конский топот, и Варяжко подъехал к королю.
— Милостивый король, — крикнул он, — прикажи пускать соколов, лебеди поднимаются!
Болеслав улыбнулся:
— О-го!.. Господин посадник, вы, кажется, боитесь, чтобы ваши лебеди не улетели?
И он кивнул сокольничему:
— А ну-ка, сними колпачок с Русинка!
Русинок был любимый сокол короля.
Сокольничий снял колпачок, но птица неподвижно сидела на плече, затем слегка повертела головой налево и направо, как бы присматриваясь к восходящему солнцу и окрестностям, выпрямилась, раскинула крылья и в одно мгновение бросилась вверх. Сокол, как стрела, заметно уменьшался, и через какую-нибудь минуту в синеве небес виднелась только неопределенная точка, которая вскоре совсем исчезла.