На Красном дворе
Шрифт:
Особенный взгляд Вышаты, брошенный на Люду, не прошел без внимания, не столько со стороны самой девушки, сколько со стороны ее подруг. Возвращаясь домой, они говорили:
— Ой, Люда, скоро тебя отнимут у нас!
— Кто отнимет?
— Разве не видала? Был Вышата на посиделках в прошлый раз, был и сегодня и так уж смотрел на тебя, точно, окромя тебя, никого и не было.
— Это вам так кажется…
— Жди сватов, жди!
Люда не обратила на это внимания, а если и обратила, то не ответила. Ее головка была занята другими мыслями: она думала о змие, его
Простившись с подругами у своего дома, она вошла в калитку; на пороге терема ее встретила Добромира.
— Что ты так запоздала, моя кралечка? — сказала женщина. — Я уж хотела бежать за тобою.
— И хорошо, что не пошла, мамушка! [1] Меня подруги проводили до калитки.
— Ну, слава Богу, что пришла… Был ли Путята?
— Да, был… И знаешь ли, мамушка, какую он рассказал нам сказку! Просто все диву дались…
— Какую, какую? — усмехнулась старушка.
1
Мамушка — кормилица; нянька.
— О змие крылатом и княжиче Валигоре.
— Путята — мастер говорить сказки!
Обе вошли в горницу, и Добромира только теперь увидела лицо Люды. Лицо девушки пылало от мороза, глаза горели живым огнем; точно какая-то мысль, запавшая в душу, отражалась в них и сверкала.
Это необыкновенное оживление молодой девушки не ушло от внимания Добромиры, но она притворилась, будто ничего не замечает.
— Чем же кончилась сказка? — спросила она.
— Как и всегда… Княжич женился на похищенной девушке.
— И то ладно, — заметила старуха, лаская Люду за подбородок. — Тебя мы не отдадим за кого-нибудь… ты стоишь любого княжича…
Люда была в том возрасте, когда ее девичье сердечко жаждало полюбить кого-нибудь, но никого не находило, кто бы пришелся ей по сердцу. Ее пылкое воображение создавало несуществующие идеалы, она предавалась сладким мечтам и убаюкивала себя, строя воздушные замки. Терем отца уже становился скучным ее сердцу, стремившемуся любить, и она заполняла его образами, создаваемыми ее фантазией. В ее ушах не переставали звучать рассказы о западных рыцарях, как и сказки о разных королевичах и заколдованных королевнах; мысль ее работала без устали, переделывая все по-своему и создавая нечто целое, к чему она стремилась душою и сердцем.
Прошло несколько дней после посиделок.
В морозную звездную ночь от дома тысяцкого, в Берестове, отъехало двое саней, в которых сидело по два человека.
Миновав Печерский монастырь, ехавшие свернули в Густой лес и по узкой крутой тропинке спустились к Подолу. Миновав Крещатицкий мост, кони помчались по ровной дороге, по глубокой долине между холмами — на которых возвышались стены Киева и виднелись купола церквей — и рекою Почайною. Не доезжая Подола, кони повернули на Боричев въезд; видно было, что путники направляются в Гору. Вероятно, они принадлежали к княжеским
Ночные стражники остановили ехавших у ворот и не хотели впускать, не опросив.
— Что за люди?
— От тысяцкого из Берестова.
Стражник недоверчиво посмотрел на ехавших.
— Почему на двух санях?
— Потому что так надо…
Это показалось подозрительным еще больше.
— Есть ли какой-нибудь знак от тысяцкого?
— Есть.
И путники показали знак. По-видимому, стражник удовлетворился этим, потому что исчез в оконце, через которое разговаривал, и вскоре послышался скрежет отодвигаемых засовов, и ворота, скрипя, отворились.
Не удивительно, что киевляне осторожничали и что стража бодрствовала дольше, чем в другое время. Несмотря на морозы, половцы перешли Днепр по льду и время от времени беспокоили жителей; поэтому киевляне боялись измены.
Путники, въехав в город, миновали княжий двор. Десятинную церковь и Бабий Торг; проехали через другие ворота и мост в Княжеском конце и выехали на Кожемяцкую дорогу. Через некоторое время сани остановились у ворот хором воеводы Коснячко.
В доме было спокойно и тихо, только изредка слышались женские отрывистые голоса. Старый воевода ходил по гриднице, как вдруг услышал стук в ворота. Он послал челядинца к оконцу спросить, кто там и что нужно?
Отрок через минуту вернулся.
— Гости к вашей милости из Берестова, — сказал он запыхавшись.
Позднее посещение гостей, по-видимому, не особенно понравилось воеводе, тем не менее он спокойно сказал:
— Отвори ворота.
Между тем сам распорядился зажечь в гриднице праздничные светильники и посветить гостям в сенях.
Едва воевода взглянул на входивших гостей и на их праздничные наряды, как догадался, кто они и зачем приехали. Это были сваты Вышаты, подружки правду сказали Люде, чтоб ждала их.
Впереди шел старик с большой седой бородою, в собольей шубе, которую получил в дар от Ярослава Мудрого, застегнутой у шеи металлическим крючком; из-под шубы мелькал голубой кафтан, подпоясанный богатым поясом. Это был старый Варяжко, друг воеводы, посадник белгородский, родственник Вышаты. За ним вошло еще несколько человек.
В гриднице они остановились посередине, сваты перекрестились на образа, каждый из них по очереди поклонился воеводе в пояс, и все вместе сказали:
— Бьем челом вам, воевода!
Воевода тоже поклонился.
— Прошу вас, гости дорогие, присесть к столу и не побрезговать хлебом-солью, — радушно сказал хозяин.
Гости снова поклонились, заняли указанные им места и, согласно обычаю, молчали, ждали, пока хозяин не спросит о причине их приезда.
Прошла минута общего молчания.
— Какая причина привела вас ко мне? — спросил хозяин.
Посадник встал и, поклонившись в пояс, промолвил:
— Ваня Вышата прислал нас просить руки твоей дочери Людомиры.
Воевода опустил голову на грудь и молчал.