На краю бездны
Шрифт:
– Разумеется, это так. Но…
– Ну и какой тогда во всем этом смысл?
Докопаться до правды, подмывает меня сказать. Вот какой в этом смысл. Докопаться до правды. И это, собственно, то, чем я занимаюсь. Чем зарабатываю себе на жизнь. Но потом я думаю про «Черную зиму». Сильно моя правда помогла всем этим девушкам?
– Послушайте, – смягчается Моника. – Не знаю, что вы там себе о нас понапридумывали, но мы самые обычные люди. Мы живем своей жизнью, как и все остальные. Может, вы этого не понимаете, но мои заработки
На мгновение мне чудятся в ее голосе угроза, но она улыбается.
– Разумеется, – говорю я. – Но я же не рекламу снимаю для вашей деревушки. «Приезжайте в Блэквуд-Бей, здесь сбываются мечты!»
– Я смотрю ролики, – говорит она и каблуком вдавливает окурок в землю.
Я раздумываю. Мне не нужно ее одобрение, и тем не менее не могу удержаться:
– И что?
– Мы все смотрим. Просто… мы хотим, чтобы наша деревня была известна чем-нибудь еще.
– Я понимаю.
Она печально улыбается:
– У Дейзи никого не было, вот что я думаю.
– Но мне сказали, у нее была подруга. Что с ней случилось?
– Она сбежала. Не помню, куда именно.
В вышине проносится ветер, и хотя его дуновение никак меня не затрагивает, я ежусь.
– Кто она была?
Мои слова звучат неестественно, косноязычно, будто кто-то чужой заставляет меня говорить, но Моника ничего не замечает.
– Девочка из Молби. Они вместе учились в школе, но, как я уже говорила, она сбежала. Ходили слухи, что ее видели в Лондоне, но мне об этом ничего не известно.
Нет, хочется мне сказать. Нет. Все было не так. Они едва знали друг друга. Может, Моника что-то перепутала? Может, она вспомнила о ком-то другом? Может, тогда исчезла еще одна девушка?
Но нет. Я бы об этом знала. Ведь знала бы?
– Значит, всего пропали три девушки, – констатирую я, понимая, как глупо должны звучать мои слова. – Дейзи, Зои и эта подруга?
– Дейзи не пропала. Она покончила с собой. А ее подругу, если верить слухам, потом видели. Но так – да.
– Эта ее подруга…
Меня охватывает чувство, будто мне заткнули горло. Слова приходится выдавливать из себя с усилием, точно сквозь густую слизь.
– Когда она сбежала?
– Наверняка не помню. Примерно в то же время, когда погибла Дейзи. А что?
Я словно цепляюсь за край скалы и вот-вот сорвусь.
– Как ее звали?
– Сэди.
И хотя мне следовало быть к этому готовой, нужно было держать удар, имя поражает меня, точно молния. Оно отзывается эхом крика в темной комнате, угрожая вывести меня из равновесия.
– Ее звали Сэди.
Тогда
8
Многие дни пребывания в той лондонской больнице слились в один, но я хорошо помню день, когда я выяснила, кто я такая, – день, когда
Я проснулась рано оттого, что сквозь тонкие голубые занавеси просачивался бледный свет, и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате пахло дешевым освежителем воздуха, и практически ничего, что могло натолкнуть меня на верную мысль, не было – лишь комод с телевизором и цветами в вазе, зеркало на противоположной стене, прикроватная тумбочка с лампой и пустым стаканом. В первое мгновение я решила, что я в отеле, и из-за двери вот-вот послышится звук спускаемой в унитазе воды, а дальше появится какой-нибудь хрен и велит мне проваливать. Но потом я вспомнила: я в больнице, где нахожусь с тех самых пор, как меня привезли сюда из Кента.
После завтрака я встретилась с доктором Олсен. Она ждала меня в общей комнате. Там будет удобнее, сказала она, словно мы давние подружки и просто собрались поболтать после долгой разлуки. Но истинная причина заключалась в том, что я терпеть не могла ее кабинет, слишком крохотный, тесный и душный. Всякий раз, стоило мне там очутиться, я начинала потеть. Мы опустились на засаленные стулья, и она придвинула свой поближе к моему. В тот день на ней было платье и высокие кожаные сапоги, хотя на улице было уже не холодно.
– Ну, как твои дела? – спросила она.
В ее речи улавливался еле различимый акцент.
Я пожала плечами, потом вспомнила, что тоже умею говорить. Доктор Олсен мне нравилась, она не сделала мне ничего плохого.
– Нормально.
Она улыбнулась:
– Нормально?
– Да.
– А подробнее рассказать не хочешь?
– Не особенно.
Она ждала. Пауза тянулась, пока я наконец не почувствовала себя обязанной заполнить ее.
– Да нечего там рассказывать.
– Что, по-прежнему ничего?
Я помотала головой. Доктор Олсен полагала, что в один прекрасный день может сработать мышечная память и я автоматически что-нибудь вспомню – например, пароль от своего телефона, – но пока ничего такого не происходило.
– Вообще никаких воспоминаний?
Ну, какие-то все же были. Я помнила автобус. Сидевшего рядом верзилу, который ел чипсы с сыром и луком, запивая кока-колой, а потом обдал меня своей вонючей отрыжкой. Симпатичного парнишку с копной тугих кудрей, которого за что-то отчитывала мать.
Но я не горела желанием делиться этими воспоминаниями. Они были только мои. Кроме них, у меня ничего не осталось. И потом, были ли эти воспоминания о том, как я ехала в Дил? Или то была какая-то другая поездка, из более давнего прошлого?
– Вообще никаких.
– Ты уверена?
– Да, – горячо кивнула я.
Вид у нее сделался разочарованный, но она попыталась скрыть досаду. Я почувствовала себя виноватой, что не оправдала ее ожиданий, но ничем помочь ей не могла. Минут через десять она сказала, что ей пора идти.