На краю империи: Камчатский излом
Шрифт:
Пока продолжалась кутерьма с приемом и отправкой Шпанберга, Митька не мог «уйти в тень» – ему пришлось заниматься посредничеством и мелкой коммерцией в пользу капитан-лейтенанта. А вот накануне его отъезда он напросился в помощь команде, все еще перетаскивавшей грузы через волок. Сам же отправился не вверх по реке, а вниз. Чуть ниже острога он подновил чью-то рыбацкую барабару – шалаш из травы и несколько дней там валялся, питаясь рыбой и водкой. Когда «вино» кончилось, Митька собрал вещички и по утреннему морозцу направился в острог.
Андрей Васильевич встретил его без особой радости – он вообще теперь мало чему радовался. Оказалось, что пришел
– Не смешно, – сказал Митька. – Он дурак что ли?
– Я уж теперь не ведаю, кто дурак-та, – вздохнул Шубин. – Ясен хрен, что столько народу по окрестным острожкам не набрать. А коли всех камчадалов выгнать, так ясаку не будет. Нешто у ентого Беринга стока власти?!
– Пес его знает, – сказал Митька. – Ты сам-то кто теперь есть?
– Хто-хто… – вздохнул Шубин. – Теперь я ясашный сборщик и есть. С ентой испидицией новый начальник приехал – комиссар, значить. Пятидесятник якутский Иван Тарабукин – знаешь такого?
– Чо-то слыхал по младости…
– В опчем, Степку Трифонова он пока на Большерецке оставил, а сам принял Верхний и Нижний остроги. Меня покамест не убрал, но из заказчиков сборщиком сделал.
– Угу, – кивнул Митька. – Коли не угодишь, он тебя вовсе снимет. Ты-то жилой, местный, значит, а он на год прибыл. Со своими людишками, поди?
– С дюжину годовальщиков привез. Все не слава богу: испидиция ента, комиссар новый… Шли бы они все в задницу! Вот, помню, в молодости…
– Волю вспомнил? – догадался Митька. – Как при Козыревском жили?
– А чо? Хорошо жили!
– Да ты просто при власти был, как и мой батя, – усмехнулся Митька. – Вы ж вместе тут всем заправляли. Поди, хреново – самим приказчиков выбирать!
– Круг выбирал, – уточнил Шубин.
– Ведомо нам про сей круг! – рассмеялся Митька. – И кто сей круг крутил, тоже ведомо! Тока завидно мне: ты-то воли отведал, а я? Иль казаки тада иные были? Нынче-то надежных людишек, поди, и не сыскать?
– На что те надежные надобны? – подозрительно спросил бывший заказчик.
– Да так… Мысли разные… – Митька мямлил расслабленно, а сам пристально смотрел на собеседника, оценивая его реакцию. – Через Анадырск от нас уж и не ездят… Все больше морем… А коли с Охотска корапь придет… Коли с берега подмоги ему не будет, так и назад уйдет, верно? Человек двадцать, считай, всю Камчатку держать могут… До воли, кажись, рукой достать…
– Э, ты чо городишь, Митяй?! – вытаращил глаза Шубин.
– А чо я? Я – так тока… – бормотал служилый. – Мнится мне, испидиция ента неспроста… Не ровен час, проведают немцы землицы за морем, нам и вовсе жизни не станет… Набежит сюда начальников… Тока и осталось для воли нашей, пока енти уедут, а те ишшо не приедут…
– Думаешь, Беринг со людишками уйдет вскорости? Вон, добра скока натащили! – легко подхватил чужую мысль Андрей Васильевич. И вдруг спохватился: – Ты чо замыслил, парень?! Ты чуешь, чем дело тако пахнет?!
– Чо, дядь Андрей, спина зачесалась? – улыбнулся Митька. – Эт я шуткую…
Глава 3
ГОДЫ 1727–1728, ЗИМА И ВЕСНА
Возвратиться в Большерецкий острог Митька не решился: это впрямую противоречило приказу Шпанберга, да и неизвестно было, как его встретит там новое начальство. Жить в Верхнекамчатском остроге ему тоже было небезопасно – местные служилые вполне могли подловить давнего недруга в укромном месте
Осеннее-зимние путешествия по камчадальским острожкам, подсудным Верхнекамчатскому острогу, нагнали на Митьку тоску. В это время ительмены обычно устраивали праздники – ездили друг к другу в гости, развлекались песнями, плясками и обжорством. В этом году все было тихо и мрачно. Сколь ни мало задумывались эти люди о будущем, было совершенно ясно, что запасов сушеной рыбы не хватит и до середины зимы. Собак почти перестали кормить, многих забили ради шкур и мяса. Недели через две после установления санного пути Митька наблюдал возвращение мужчин, отвозивших в Верхнекамчатский острог ежегодную дань – аманатскую юколу. Она предназначалась для кормления заложников-аманатов, содержащихся в «казенке» острога, но использовалась, конечно, по усмотрению местного начальника. Почти все возницы вернулись пешком – собаки пали в дороге. Ситуацию усугубляли слухи о том, что с началом зимы русские заберут все у всех – им понадобятся упряжки вместе с каюрами. Таким образом, наличие собак как бы гарантировало мужчинам долгую разлуку с домом, чего они ужасно не любили…
Применять обычное насилие к камчадалам Митька не стал. Он объезжал поселки и объяснял людям, что отправить упряжку на работу – это шанс ее сохранить, если дадут корм. Кроме того, командир экспедиции обещал работу возниц зачесть в счет ясака. В это мало кто верил, и меньше всего – сам Митька, поскольку обещало одно «ведомство», а выполнять обещанное должно другое. Тем ни менее он вернулся в Верхнекамчатск с девятнадцатью упряжками.
Здесь его ждало новое поручение, от которого Митька решил не отказываться. Караванам, идущим от Большерецка, требовался вож – проводник, знающий местность, удобные пути прохода и проезда. Такая работа Митьку устраивала, тем более, что ему удалось договориться вести караваны не от самого Большерецка, а встречать их на полпути к волоку. В этом районе располагался камчадальский острожек, с хозяевами которого у Митьки были неплохие отношения – во всяком случае, резать во сне или жечь в юрте его было не за что.
В начале января из Большерецка двинулся караван из шестидесяти восьми упряжек. Нарты были предельно загружены, а собак не хватало – некоторые сани тянули только трое животных вместо четырех. Это был первый проход, и впереди каравана шли шесть передовщиков, которые снегоступами приминали снег. Скорость движения была соответствующей…
Митька провел их по верховьям Быстрой, через волок к реке Камчатке и дальше по льду или берегу до Верхнекамчатского острога. Собак в пути стало меньше – они работали с перегрузкой на скудном корме или вовсе без него. Кормить животных должны были хозяева из средств, полученных за транспортировку грузов. Но оплата была отложена на потом, да и не было в Большерецке продуктов на продажу. В счет оплаты камчадалам выдали некоторое количество китового жира – недалеко от острога в конце осени на берег выбросило кита, на которого экспедиция «наложила руку». Этого жира, в сочетании с ивовой корой, хватало на то, чтобы люди не умирали с голоду. О собаках речь не шла. Тем не менее ни одной серьезной аварии не случилось. Возможно, потому, что Митька, не желая рисковать в опасных местах, безжалостно закладывал многокилометровые обходы.