На кресах всходних
Шрифт:
Вокруг заржали те, кто посмелее, – Гордиевские, Стрельчики – и прыснули трусоватые Цыдики и Саванцы.
Витольд не сдержался – рванулся в сторону дядьки и сунул кулаком в скользкую морду. Тот только захихикал: не больно.
Почти сразу же Витольда цапнула за шиворот дорогой рубахи чья-то сильная и справедливая рука. Рванула – и вот уж Витольд барахтается в мелкой весенней грязце посреди танцевального круга.
– Ах, это ты…
Над ним возвышался Антон, он не дал Витольду тут же вскочить, толкнул в плечо сапогом, Витольд упал на
– Старость уважения должна получать, а не кулака, – с полноправной назидательностью сказал Антон.
Все! В голове у Витольда заалело от вспыхнувшей крови, он вскочил на ноги и дернул из-за голенища нож, не многие из Порхневичей его носили, не было такого в заводе, сам Ромуальд Северинович очень не поощрял. Сам носил, другим не разрешал. Девки завизжали, вид у Витольда был такой, что точно пырнет. Но его удержали. Свои же хлопцы, двоюродные братья Ефим и Иван, и Донат первый, удержали за плечи, как ни шипел и ни извивался. Случай был не такой. Наследник повел себя неподобающе: взрослого человека кулаком в морду, да еще своего, так неправильно.
Антон постоял с минуту, показывая – вот я весь, но дальнейшей драке не дали случиться. Увели Витольда, а он все время хрипел, что все равно зарежет.
Вечером того же дня в хату Сахоней пришел Ромуальд Северинович.
– Собирай манатки, – сказал он Антону.
Тот попробовал хорохориться: не я виноват…
– Собирайся, – сказал, тяжко вздохнув, отец. – Два медведя в одной берлоге…
– Да какой он медведь… – опять вскинулся было Антон.
– Медведь не медведь, а зарежет, – сказал Ромуальд Северинович спокойно, но однозначно.
Выгнали Антона из Порхневичей не в пустоту, добыл через знакомства место в железнодорожных мастерских в Волковыске с условием минимум год в деревне не появляться.
Глава восьмая
Встретились в кузнице у Повха. Он был громадный человек в клочковатой бороде, с вечно поднятой одной бровью – не удивление перед потоком жизни, а след от угля, шибанувшего из горнила лет десять назад; голый по пояс, в засаженном фартуке, ворочал разумными, медленными щипцами раскаленный гвоздь – чинил борону и даже не поглядывал в ту сторону своего персонального ада, где толклись трое людишек.
А именно: Ромуальд Северинович, дядька Сашка и Витольд. Родичи помирились после той истории на танцах, чего уж там. Дядя продолжал подначивать племяша, как, впрочем, он подначивал всех и каждого. Кроме двоюродного брата Ромуальда.
Говорили тихо, хотя их речь хорошо охранялась молотком Повха.
– И сколько там их?
Дядька Сашка, не любивший выражаться просто и ясно, наоборот любивший выражаться цветисто, давать информацию с антуражем, прищурился, набрал в грудь воздуха, чтобы выкатить речь-рассказ.
Ромуальд осадил его:
– Ты давай не разводи…
Сашка вздохнул:
– Семь, семь как есть. Три настоящих дезертира, нашел на станции, аж
Витольд тронул отца за рукав: мол, три да три – это не семь. Витольд отмахнулся – такая у него грамотность.
– Повтори, – потребовал Ромуальд.
Сашка кивнул и быстро близко к тексту задания изложил план на сегодняшнюю ночь: явиться перед рассветом сюда, в кузню, запалить два факела и ими размахивать, кричать погромче про народ, про буржуев-мироедов, потом идти к главному зданию во Дворец с криками через Гуриновичи. Там встретить дезертиров у флигеля Сивенкова и все камни – в оранжерею! Пусть будет похоже на тот давний зимний случай. Но злее. Если кто присоединится, не отгонять, с собой брать и не давать расходиться. Ничего ни в коем случае не подпалить, не входить в раж, а то… И как только Ромуальд Северинович с Витольдом выскочат на широкое крыльцо из господского дома, шмальнут из револьвера в воздух, с недовольным матом и бессильными угрозами отступить в темноту. И на лодке обратно на место, к мельнице Кивляка.
– У Кивляка и рассчитаемся, – сказал Ромуальд.
Дед Сашка вздохнул, в том смысле, что неплохо было бы и авансу немного за уже проделанную работу. Пан Порхневич только ухмыльнулся в ответ – вам дай сейчас, кинетесь к Волчуновичу на бимбер, так что после этого от имения и головешек не останется.
В принципе с оценкой ситуации бригадир потемкинских погромщиков был согласен, но натура тосковала по авансу. Угрюмо кивал: ладно, подождем.
– Дезертиры не подведут?
– Не, – отмахнулся Сашка, – кожа да кости, мухи не обидят, только что глотки луженые на митингах. Домой бягуть, там снова слых прошел – подтверждение на землю. Разбирать, мол, дозволяется, что от бар лишняя.
Ромуальд Северинович показал Сашке громадный кулак, которому сам Повх мог бы учтиво поклониться. Сашка понимающе кивнул и подмигнул Витольду, помалкивавшему рядом, мотая на отсутствующий ус сложную науку деревенского коварства.
– А мужики?
Сашка сделал вопросительное лицо: мол, что мужики? Однако быстро понял, что имеется в виду.
– Не, дальние мужики, з-за Сынковичей, дурнее своих коров. Говорено было с ними – не, говорят, бунтовать отказываемся.
– Ты объяснил, что для вида?
– Говорю – деревянные, как те тополя. Сивенков, можа, ведает кого, да он…
– Да, – кивнул Ромуальд, Сивенков сам был в заговоре. Только фельдшер Касьян из разумных жителей Дворца был не посвящен, пусть потом подозревает, когда уж все бумаги подпишутся. Да он все сообразит и промолчит.
Решил пан Порхневич местных мужиков к делу специально не привлекать, обойтись «заезжими гастролерами», правда, то, что переговоры с «труппой» были поручены Сашке, немного настораживало. Сам втесался в дело, не отпихнешь.