На крестины в Палестины

Лютый Алексей

Трое друзей – Жомов в центре, Рабинович справа и Попов понятно где – конные, в белых балахонах с крыльями и с нимбами над головой, неподвижно стояли на вершине холма. Позади них возвышался Ахтармерз, выискивая всеми тремя головами одновременно, кого бы сожрать, и все это вместе крайне живописно смотрелось на фоне чернеющего неба. Андрюша, оглянувшись по сторонам, довольно ухмыльнулся, а затем, дабы подчеркнуть торжественность момента, во весь голос провыл любимую песню МЧС: «Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем, вы нам только шепните, мы на помощь придем!..» А Горыныч, в качестве приличествующих случаю спецэффектов,

выпустил в сторону лагеря крестоносцев три языка пламени.

Вредить, конечно, Ахтармерз не хотел, но уж слишком много нашел саранчи на склоне и объелся. Оттого языки пламени получились несколько сильнее, чем он рассчитывал. У Попова сгорело правое крыло, Ваня просто чудом, лишь благодаря отточенному за несколько лет службы в ОМОНе чувству опасности, успел сохранить свою модную стрижку бобриком, а вот Сене повезло. Правая голова Ахтармерза в момент выстрела оказалась слишком низко к земле и ничего не спалила. Не считая, конечно, жидкой травы на склоне и парочки палаток у подножия холма. Впрочем, никто из крестоносцев на эту мелочь внимания не обратил. Все, не отрываясь, смотрели на трех «архангелов», экстренно прибывших на место происшествия в компании с огнедышащим драконом.

– Ну что, уроды, доборзелись? – заорал на крестоносцев Попов. – Кто тут босса аферистом называл? – Ландскнехты послушно вытолкнули вперед перепуганного епископа. – Этого отправить пешком в Рим. Пусть папе в своих грехах кается, а остальным особое задание. За ваше недоверие путь в Иерусалим мы временно закрываем. Однако Гроб Господень воевать надо, поэтому вы туда все-таки пойдете. Но сначала смотаетесь в Антиохию, заберете там статую Девы Марии и на руках потащите ее в Иерусалим. Только тогда вы сможете войти в город.

– Андрюша, а на хрена ты статую приплел? – вполголоса поинтересовался Сеня. – Я же просил просто сказать крестоносцам, что они должны в Антиохию вернуться и поститься пять дней в тамошнем храме.

– Поститься им так и так придется, поскольку в Антиохии жрать нечего. А статую пусть на себе прут, чтобы больше аферистом меня не называли и думали, когда и над кем можно смеяться, – так же тихо ответил Попов, а затем рявкнул во весь голос, обращаясь к крестоносцам: – Ну, чего ждем? Бегом марш в Антиохию, или я сейчас на вас своего цепного дракона спущу!

– Попрошу без оскорблений! – возмутился Ахтармерз. – Я разумное существо, в отличие от вас, и не могу позволить кому бы то ни было меня обзывать всякими обидными кличками.

– Ты ротик-то прикрой, – наехал на Горыныча вошедший в раж Попов. – Тебе по сценарию говорить не полагается!..

Сеня рявкнул на обоих, требуя прекратить склоку, а затем вновь повернулся к лагерю крестоносцев. Там происходило что-то совершенно невероятное. Если еще час назад сборы в дорогу проходили с черепашьей скоростью, то сейчас крестоносцы паковали палатки в таком ритме, что успели свернуть весь лагерь буквально за пять минут. А еще через пару минут вся армия стремглав мчалась по направлению к Антиохии.

– Блин, пожалуй, мы переборщили, – задумчиво почесал нос Рабинович. – Эдак они до Антиохии за полдня доберутся и еще через сутки статую мраморную на руках до самого Иерусалима дотащат.

– Что, попросить их вернуться? – съехидничал Попов. И тут же получил подзатыльник от Жомова… Правильно, нечего умничать не к месту!

Обратно в свой лагерь менты возвращались триумфаторами.

Первым их прибытие учуял Мурзик и тут же известил об этом всю округу. Ричард, Абдулла и пес наперегонки бросились встречать бравых «архангелов» и их «цепного дракона». Естественно, забег выиграл Мурзик и, прыгнув прямо с разбегу на руки хозяину, едва не свалил на землю и Рабиновича, и его лошадь. Фатима, сохраняя истинное сарацинское достоинство, ждала их около телеги. Она тепло поздравила друзей с победой и подарила каждому по поцелую. За исключением Попова, к которому сарацинка, все еще обиженная недавней Андрюшиной выходкой, демонстративно повернулась спиной, да Боэмунда, еще не пришедшего в себя.

– Ванечка, а ты не переборщил с дозировкой местного наркоза? – поинтересовался Рабинович, внимательно осматривая крестоносца.

– Обижаешь, начальник, – усмехнулся омоновец. – Я дело знаю, в натуре. Еще минуты три покайфует, затем полчаса головной болью помучается, а потом будет как новенький. Вот только на хрена он нам нужен теперь? Что с ним делать-то будем?

– Не знаю, – пожал плечами Рабинович. – Сейчас этого норманна психованного отпускать одного нельзя. Его сарацины на ремешки для сандалий быстро порежут. А куда его деть, ума не приложу. Он же, как очнется, наверняка буянить начнет…

– Ну так я его опять вырублю! – тут же предложил омоновец.

– Да без проблем. Выруби, – пожал плечами Сеня. – Только потом сам будешь у Боэмунда подгузники менять, грудью его кормить и пенсию по инвалидности выплачивать.

Жомов озадаченно потер затылок. Видимо, вращательно-поступательные движения ладони по черепной коробке действительно благоприятно воздействовали на кору головного мозга омоновца, поскольку после такой нехитрой операции Ваня быстренько решил, что часто бить человека по голове – это плохо. Надо или сразу убить, или применять к задержанному стукательно-тыкательную анестезию не чаще, чем один раз в сутки. Желательно утром и натощак, чтобы потом весь день пациент ничего не просил и сладко стонал в уголочке.

– В общем, Сеня, мне все ясно, – после недолгих, но интенсивных раздумий проговорил омоновец. – Ты у нас умный…

– Спасибо, – низко поклонился Рабинович.

– Да подожди ты, дурак! Дай сказать, а то забуду, – возмутился Жомов и растерянно посмотрел по сторонам: – Ну вот. Забыл…

– И слава богу, – облегченно вздохнул Сеня и повернулся к Фатиме: – Что у нас на ужин?

– Кому что, – пожала плечами злопамятная Фатима. – Тебе с красавчиком плов с бараниной, а у святого отца пост начинается. Поэтому ему то же самое, но мясо отдельно. Отдельно от плова и совместно с Мурзиком.

– Не понял, это чем меня кормить собираются? – Криминалист подскочил вплотную к танцовщице.

– Рисом, – вместо нее ответил Рабинович. – И, судя по всему, даже не вареным. – Он хлопнул застывшего в немом гневе друга по плечу. – Да не бойся ты. Пошутила она. Будет тебе и белка, будет и свисток…

И все-таки Жомов с дозировкой своего кулачного наркоза немножко не угадал. Боэмунд упорно не желал приходить в себя самостоятельно. До самого ужина он так и не проявил никаких признаков жизненной активности, и сердобольному Сене пришлось идти и приводить рыцаря в чувство. Для чего Рабинович использовал следующие инструменты: ведро с ледяной водой, две затрещины, отборный мат и, когда рыцарь все же открыл глаза, милейшую улыбку.