На круги своя
Шрифт:
Ее нежность и забота просто не знали удержу; теперь они говорили о будущем, словно им предстояло в самом непродолжительном времени увидеться снова. Она давала ему добрые советы, держалась по-матерински, но смиренно и покорно, словно отступая перед властью судьбы, которая требовала их разлуки.
И когда они поехали на вокзал в открытом кабриолете, она прямо средь бела дня, прямо на главной улице принялась целовать его. Люди кругом смеялись, но, как только полиция начала обращать внимание на нежную парочку, он испугался:
— Ты поосторожней! В этой стране недолго и в тюрьму угодить за проявления нежности
— А мне плевать, — ответствовала она. — Раз я так тебя люблю!
И снова он нашел ее прекрасной в этой вызывающей нежности, и они решили увидеться не позднее чем через неделю. Его план заключался в том, чтобы попасть на остров Рюген, где заботливый Ильмаринен купался и лежал на солнышке. Ильмаринен должен был помочь ему привести в порядок дела, после чего он снимет квартиру, и самое позднее через две недели она последует за ним.
— Вот видишь, на ненависть никак нельзя полагаться.
— А на любовь можно.
— Похоже, она более надежна.
Прощанье на вокзале получилось очень трогательным, но, лишь сидя в купе, он ощутил терзания разлуки. Радость освобождения, о которой он грезил все предшествующие дни, так и не возникала. Все воспоминания об ее уродстве словно ветром сдуло.
Он переехал из Лондона в Гамбург, надеясь по приезде найти там знакомых, которые помогут ему перебраться на Рюген. Но из этого замысла ничего не вышло. Все либо были за городом, либо вообще разъехались кто куда. И пришлось ему засесть в отеле и рассылать телеграммы. Сперва — Ильмаринену, на Рюген, но и у того не оказалось денег. Такие же ответы он получил из Копенгагена и из Христиании.
У него возникло такое чувство, будто его заманили в ловушку, где и одолели. Мало того, холеру, которая свирепствовала здесь год назад, теперь ожидали снова, потому что наступила ужасная жара, и в этом таилась опасность. Значит, так скоро отсюда не вырвешься, оставалось только ждать, не смерти, нет, смерти он совсем не боялся, а карантина.
Дни тянулись медленно, тягостно, не с кем было перекинуться хоть словом, и вдобавок над ним висела угроза холеры. Бессильный, в состоянии неизбывной ненависти непонятно к чему, которое им завладело, он пребывал словно в параличе, не смея шевельнуть пальцем, чтобы изменить свою судьбу, ибо боялся обмануться в своих ожиданиях и утратить надежду. Желая хоть как-то убить время, он принялся читать исторические хроники и теперь с утра до вечера выписывал даты. Но дни по-прежнему оставались такими же нескончаемыми, и по прошествии четырех дней у него возникла навязчивая идея, что ему никогда уже не покинуть этот ужасный город, который только и знает, что продавать и покупать. Ощущение было настолько живым и ярким, что он уже готов был завершить свои дни в этом неприглядном номере гостиницы, он даже распаковал вещи и начал украшать бюро фотографиями своих детей и близких ему людей.
Одиночество и тоска растягивали время до бесконечности, ему начало казаться, что он гамбуржец; он выкинул из головы свое прошлое и то, что состоит в браке и что постоянно проживает не в этом городе, а в другом. Теперь он считал себя пленником с тем лишь ужасным отличием, что не знал, какое совершил преступление, кто его осудил и кто его тюремщик. Но черный призрак холеры незримо обитал в черной воде каналов и подстерегал его. По три раза на день он справлялся
И тут наконец пришло письмо от жены. Она стенала от тоски, от любви и тревоги. Она желала узнать, что с ним. Он ответил ей в том же духе, полный бешенства по адресу жестокой судьбы, которая их разлучила.
На пятые сутки, утром, он вычитал в газетах, что датчанин, его знакомец по кафе, проживает в тридцати минутах езды от Гамбурга по железной дороге.
Знай он это раньше, не было бы нужды в перенесенных страданиях. Не имея возможности расплатиться по счету в отеле, он решил немедля уехать, чтобы уже не возвращаться. Друг конечно же даст ему денег, он перешлет их в отель и попросит выслать по указанному адресу его вещи. Затем он сел в поезд, чувствуя себя освобожденным узником, бросил сострадательный взгляд на Гамбург, которому он простил все его несовершенства, но в то же время пообещал никогда больше не удостаивать его без надобности своим визитом.
Получасовая поездка привела его в отменное настроение, у него даже слюна набегала во рту при мысли, что он сможет сейчас излить всю досаду, сможет даже изобразить всю историю своего мученичества как забавный пустячок. Божественное легкомыслие снова вернулось к нему, и он ощутил себя счастливчиком, который может при желании просто так повидаться со своим другом. Он остановился перед маленькой уютной гостиницей и спросил у стоявшего в дверях хозяина, здесь ли господин такой-то.
— Нет, он сегодня утром уехал.
— А куда он уехал?
— В Данию.
Спустя три часа, в течение которых ему удалось слегка оправиться от удара, он уже ехал обратно и размышлял: «Что-то здесь не так, это как-то неестественно, нелогично. Нет, нет, здесь что-то другое».
И снова перед ним выросли башни Гамбурга, и снова в нем ожила старая ненависть, причем эта ненависть стала особенно острой, когда на вокзале он увидел больничные носилки.
«Значит, холера уже здесь, — подумал он, — четырнадцать дней карантина!»
Но холера еще не пришла сюда, и это была великая удача, которой, к сожалению, нельзя было воспользоваться, ибо теперь он не сомневался, что холера заявит о себе именно в тот день, когда он наконец получит деньги. Он прикинул, что из Гамбурга ему уже никогда не выбраться. И вот почему: денег хватит как раз на такой срок, пока счет из отеля, растущий в геометрической прогрессии, не проглотит всю наличность, без остатка. И тут возникнет своего рода перпетуум-мобиле, и продлится этот перпетуум до скончания века.
Два дня спустя справедливость его предположений подтвердилась, ибо деньги и в самом деле пришли. Он уплатил по счету, сел возле отеля на дрожки и отбыл к вокзалу. Там предстояло расплатиться с извозчиком, а чистильщик, сопровождавший его от самого отеля, пожелал получить свои чаевые и вдобавок предъявил ему счет, фальшивый, как обычно. Подойдя к кассе, он справился о стоимости билета и узнал, что ему недостает двух марок. Пришлось возвращаться в отель.
Чтобы дать читателю живое представление о его страданиях, право же, не нужно перечислять все в деталях. Хватит и того, что курс целебного молчания занял еще несколько дней, после чего он все-таки сумел вырваться, а холера так и не объявилась.