На круги своя
Шрифт:
— Если бы вы знали, какая радость видеть вас, Виктор Михайлович, правда. — В горле запершило и, проглотив комок, я добавила: — Уже не думала, что это случится.
Он понимающе, спокойно смотрел на меня. Во взгляде не было ничего ранящего: ни жалости, ни любопытства, ни недоумения. Как и во мне, в нем отсутствовала неловкость за мой вид, совсем непривычный для него, за человеческую несостоятельность, за потери, крах, стыд и унижение, за всю мерзость того, что пришлось пережить мне, поверженной.
Мы были одногодками, но он выглядел моложе меня. Его моложавость усиливала бесцветно неприметная, какая-то приятно-серая внешность. Он был чуть
Мягким движением он нажал кнопку на секретарь-аппарате:
— Ира, два кофе, пожалуйста.
— Мне с сахаром, если можно, — осмелела я.
— Я тоже пью с сахаром, она знает. Перейдем к делу?
— Перейдем, — согласилась я, не предполагая, что он имеет в виду.
— У нас возник интерес к тому предприятию, на котором оборвалась ваша трудовая деятельность.
Посмотрев на меня и не дождавшись вопроса, он продолжал:
— Что вы думаете о нынешнем его директоре?
— Я стараюсь о нем не думать, — ответила я и, сделав паузу, добавила: — Я не смогу быть объективной.
— Объективным не может быть даже компьютер, потому что программу для него писал человек. Нас интересует именно ваше, — он подчеркнул интонацией последнее слово, — мнение по ряду вопросов. Постарайтесь ответить откровенно. Мы ценим вас, вы это знаете. Соединив ваше, пусть предубежденное, мнение с вашим опытом, характером, идеалами, я уверен, мы получим то, что ожидаем.
— Убедили, — сказала я. — Только спрашивайте конкретно.
— Поговорим и конкретно. Вы попейте кофе, расслабьтесь и настройтесь на тему беседы.
Как ему удавались эти паузы? Все время, пока дымился кофе, он молчал. Отпив глоточек, отставлял чашку, посматривал на меня. Иногда, слегка наклонив голову, смотрел неопределенно куда, будто о чем-то вспоминал. Затем следовал еще глоточек кофе. Я с удовольствием наблюдала за ним.
13. Воспоминания
Мы виделись редко, это была пятая или шестая встреча с той поры, когда Виктор Борисович за руку втянул меня в его кабинет и сказал:
— Вилен Михайлович, вот кто нам нужен! — и принялся долго и подробно рассказывать обо мне.
Я никогда не спрашивала у него, от кого, зачем и как он разузнал про меня, не спрашивала в какой-то мере из скромности, а отчасти потому, что почти точно знала, какие слова услышу в ответ. Ответил бы он мне примерно так:
— Узна-ал, это моя работа.
Сложностей в этом никаких, конечно, нет, просто
Так вот, в ту первую встречу, Виктор Михайлович, выслушал Вилена Борисовича, ни разу не перебив, не задав ему ни одного вопроса, оставив его как бы без обратной связи, и сказал, обращаясь ко мне:
— Вы — наша. Умная, привлекательная, деловая. Мы сделаем все, чтобы вы стали первой бизнес-леди в этом городе, — после чего опустил глаза в лежащие на столе бумаги.
Аудиенция была окончена и Вилен Борисович, его первый заместитель, как оказалось, незаметно выеснил меня из кабинета.
А потом были встречи раз в году, начинавшиеся целованием руки, неизменным «вы, как всегда, прелестны» и коротким вопросом:
— Ну, рассказывайте?
Подготовленная Виктором Борисовичем, я знала, что должна рассказать о своей коммерческой деятельности за год. Отчет был похож на детальный рассказ, повествование, ибо происходил без посторонних лиц, в непринужденной обстановке. Гаврик никогда не перебивал меня вопросом или комментарием, никогда не завершал «слушание» анализом, указанием на ошибки или советом на будущее. Короткое «спасибо» подводило черту под отчетом и завершало встречу.
Два раза за весь период моей деятельности в бизнесе я попадала в сложные обстоятельства.
Один раз это было, когда я получила удачное, даже соблазнительное, предложение, но не в состоянии была его принять из-за отсутствия средств. Как я металась! Я искала, перебирала варианты, обдумывала условия и компромиссы, которые могли бы убедить партнера дать согласие на сделку и подождать с оплатой. Именно в эти дни на меня вихрем и налетело знакомство с человеком-вулканом — Викором Борисовичем. Повода к знакомству не было никакого. Он пришел на наше предприятие по какому-то незначительному делу, и попал в обеденный перерыв. Открытой оказалась только дверь моего кабинета. Он вошел, завязал разговор. Его неуемное любопытство выливало и выливало на меня вопросы, а я, оставаясь в раздумии о своих делах, видимо, плохо объясняла ему. Еще вернее, что он плохо соображал, туго вникал в сказанное. Нервничая, он воскликнул:
— Что вы талдычите одно и то же? Объясните, к кому обращаться и как правильно спросить о моем деле. Я же ни хрена не понимаю в этом вашем… — он сдержал более крутое словцо и с сарказмом закончил: — производстве.
Его издевательский тон доконал мое терпение. Глядя на него в упор, я постучала пальцами по столу и, медленно произнося каждое слово, прошипела:
— Для особо одаренных повторяю в шестой раз, — и снова слово в слово повторила то, что объясняла до сих пор.
Он замер и внешне, и внутренне. Упиваясь собственным хамством, я наблюдала, как в нем боролись желания врезать мне по загривку, плюнуть в рожу, размазать по стене. Он сознавал свое превосходство надо мной, уверенной, красивой и дерзкой, но… — женщиной. Отрывисто и часто выдыхая горячий воздух, все еще с усилием сдерживая себя, он снова заговорил:
— Ладно. Я плохо слушаю и плохо понимаю, а вы объясняете хорошо. Тогда объясните, что с вами? Может, хоть это я пойму с первого раза, — последние слова он произнес с сарказмом.
Во мне что-то улеглось, отпустило закрученные в пружину нервы.
— Ничего. Приходите сюда с пустяками, даже в них разобраться не можете.
— А вы озабочены, конечно, не пустяками. Вы решаете проблемы глобальной важности?
В его тоне сквозили ехидство и ирония, но уже не задевающие меня.
— Мне нужна помощь, а обратиться не к кому.