На крыльях

Аматуни Петроний Гай

Сели в курилке, возле железной бочки, врытой в землю, — общей «пепельницы». Дядечко закурил, и серые клубы дыма окутали его задумчивое лицо — ветра не было. Абрамову стало душно: он понимал, что инструктор не зря пришел в такую пору…

Сперва помолчали.

— Не спишь? — спросил Дядечко, будто в этом можно было усомниться.

— Не идёт сон, — вздохнул Пётр.

— И я не сплю.

Снова помолчали.

— Ну и в чём причина, по-твоему? — спросил Дядечко.

Пётр понял.

— Не знаю я многого, — откровенно

признался он. — Вот вы говорите мне: на посадке крены надо исправлять не элеронами, а рулём поворота.

— Так. Правильно говорю.

— Но я не могу слепо выполнять это, мне прежде надо понять! Скажем, руль поворота служит для того, чтобы поворачивать нос самолёта вправо или влево. Крены же исправляют элеронами…

— Ты пойми и другое: на посадке скорость мала и элеронов как бы не хватает для исправления, ну, предположим, правого крена… Так? Но ты быстро «даёшь левую ногу», и от этого самолёт поворачивает нос влево, а правое крыло забегает вперёд, приобретая при этом большую скорость; в нём возрастает подъёмная сила и крен устраняется, — горячо заговорил Дядечко и, наклонившись к светлому квадрату земли, возле окна, стал чертить на песке спичкой. — Смотри сюда…

Беседа у них затянулась, но Абрамов не заметил, как проходило время. Суть физических явлений, происходящих при посадке самолёта, благодаря умелым объяснениям Дядечко становилась всё более ясной. Вдруг Пётр рассмеялся.

— Понял! — весело и счастливо воскликнул он.

Повеселел и Дядечко.

— А почему раньше скрывал, что знания твои слабоваты?

Пётр не ответил и отвернулся.

— Гордый! — ласково произнёс Дядечко и, положив ему руку на плечо, попросил: — Расскажи о себе…

Пётр охотно исполнил его просьбу. Дядечко внимательно слушал и курил.

— А теперь стыдно мне, — с горечью закончил свою повесть Абрамов.

— Во многом ты и сам виноват: вовремя не захотел учиться… Теперь исправляй свою вину, и тогда не будет тебе стыдно. Ясно?

— Ясно, товарищ инструктор.

— Значит, договорились, — сказал Дядечко и встал. — Иди спать. С завтрашнего дня я буду тебе и по теории помогать… Ученье — свет, брат, так-то!

Пётр, смущённо окинув инструктора добрым взглядом, улыбнулся:

— Спасибо, товарищ инструктор.

С того дня ученье у Абрамова пошло хорошо. В декабре 1937 года он отлично закончил лётную школу. Но свои рулёжки и полёты с Дядечко помнит до сих пор, потому что это было его первое серьёзное испытание и, если бы он тогда спасовал, не ходить бы ему в лётчиках…

«Лёгкая» работа

В 1928 году Илья Дорохов работал мотористом на военном аэродроме. В глубине души он считал себя неудачником: стремился стать лётчиком, но в лётную школу его не приняли, потому что не хватило образования, и пришлось учиться на моториста.

Конечно, работа моториста тоже увлекательная,

всегда имеешь дело с передовой техникой, но… одним словом, это «но» легко понять без особых объяснений.

Трудился Илья исправно, начальство не жаловалось и ставило его в пример другим за то, что он неустанно занимался самообразованием.

— Хороший авиационный техник будет! — говорили о нём инженеры.

Илья уже привык к этой мысли, и со временем надежда стать лётчиком поблёкла настолько, что он уже не верил в неё. Как старики говорят, значит, на роду не написано…

Но полетать пассажиром очень хотелось. Да и обидно было: служил в авиации, а ни разу ещё от земли не отрывался — только в мыслях, грёзах!

Служил в той части лётчик Лазарев. Славился он своим высшим пилотажем и озорством. По этой причине не каждый из работников наземных служб решался полетать с ним.

Однажды Илью назначили обслуживать самолёт Лазарева. Машина была новая, и Дорохов быстро справился с делом, тем более, что двукрылого разведчика Р-1 он знал прекрасно.

Подошёл Лазарев. Выслушал доклад моториста и залез в переднюю кабину.

— Полечу в зону, покручусь немного, — сказал лётчик.

И тут Илью, как говорят на Востоке, «шайтан потянул за язык», он торопливо, скороговоркой произнёс:

— Взяли бы меня с собой!

— Ты и так, наверное, много летаешь?

— Да ни разу в жизни ещё не летал, представления не имею…

Лазарев с любопытством оглядел долговязую фигуру моториста и милостиво разрешил:

— Валяй, садись, любитель авиации. Так и быть, возьму тебя с собой на полполёта.

Обрадованный Илья, не задумываясь над тем, что могло означать «полполёта», залез во вторую кабину позади лётчика.

Лазарев запустил мотор, прогрел его и порулил на старт. Оторвались от земли, как положено, легко и точно выдерживая направление, после взлёта перешли в набор высоты.

Илья беспрестанно крутил головой, с любопытством осматривая землю, на которой всё уменьшалось с каждой секундой. «До чего же всё просто, — с удовлетворением подумал Илья. — Летишь себе и поплёвываешь вниз…» Тут он решил в самом деле плюнуть за борт и наклонился вправо, но сильная струя воздуха ударила ему в лицо. Илья воздержался и усмехнулся, — в полёте плевать не полагается!

Этот первый «практический вывод», сделанный им в воздухе, развеселил его. Полёт стал восприниматься, как увлекательная воздушная прогулка.

Вдруг земля метнулась вправо и стала вертикально, стеной! Мотор стих, Илью вдавило в сиденье и прижало к левому борту; в глазах помутилось, а ноги похолодели. Земля завертелась вокруг, потом неожиданно очутилась впереди и бешено понеслась навстречу, а когда удар казался неизбежным (хотя всё на ней оставалось по-прежнему маленьким), она плавно стала уходить куда-то под самолёт, мотор снова ревел вовсю, а под колёсами голубело небо.