На Лазурном берегу
Шрифт:
– Я сделал все, что мог, поверьте. Если бы правление не возражало, я дал бы вам шесть месяцев отсрочки, а то и больше. Но…
– О чем вы говорите?! Как могли члены правления так быстро настроиться против меня? Всего двадцать четыре часа назад они все боготворили меня. А теперь из-за какого-то малейшего невезения готовы сжечь на костре? Почему вдруг?
Билл отошел к окну, а Карен устало опустилась в кресло.
– Я должен защищать своих акционеров, – сказал он, стоя спиной к посетительнице. – Я не вправе…
– Бред
От выражения его лица у Карен по всему телу побежали ледяные мурашки. Его хорошо натренированный голос умелого политика выражал такое сожаление, что зарыдал бы и камень, но глаза при этом оставались пустыми, черты лица выражали безразличие и спокойствие. Ему, кажется, было даже… скучно!
С трудом уняв дрожь, Карен поняла, что, несмотря на все высказанные сожаления, Билл не хочет помогать ей. И внезапно ей стала ясна причина.
– А-а, так это из-за вчерашнего вечера? Все из-за того, что у меня произошло с вашим самовлюбленным приятелем?
– Ничего подобного. Макс Прэгер тут совершенно ни при чем.
– Черта с два! Я же видела вашу досаду, когда отклонила его предложение продать «Королевскую сцену». И я видела, как на меня смотрели члены вашего правления, когда уходили. Так вот оно в чем дело! Богач пронес свои денежки мимо вас, и вы теперь хотите свести счеты со мной? А может, вся эта мерзкая затея с лишением меня права выкупа – просто способ приобрести театр, а потом продать его этому самому Максу Прэгеру!
Страх обуял Хардгрова мгновенно, он даже почувствовал, как кровь отлила от лица. Она была слишком близка к правде. Чертовски близка!
– О Господи, Карен! – воскликнул он. – За кого вы меня принимаете? Согласен, со мной не всегда легко иметь дело, но я стараюсь быть справедливым и скрупулезно честным.
Билл постарался придать своему голосу оскорбленный тон и пафос.
– Я пытался вчера охладить пыл Макса. Я даже предложил ему выступить посредником. Но он сказал, что в Хэддонфилде его уже больше ничто не интересует. Я еще потерял и сделку с Эпплгартом!
Карен все еще дрожала от гнева, но смотрела на банкира уже не так подозрительно, как минуту назад.
– И вы обвиняете в этом меня? И поэтому отказываетесь помочь театру?
– Я никого не обвиняю. Хотя считаю, что вы могли бы вести себя более дипломатично.
– Дипломатично!.. Этот человек выгнал моего мужа после десяти лет безупречной работы, а потом приходит в мой театр и пытается купить с потрохами меня. Как вы думаете, Билл, что я должна была делать? – Она истерически захохотала. – Упасть на колени и благодарить?
– С ума можно сойти, Карен! Ведь он и не знает, что ваш муж работал в «Микроэлектроникс». Я уверен, если бы Прэгер знал, то с удовольствием восстановил
– При условии, что я продам ему театр.
Билл тяжело вздохнул:
– Послушайте, если бы я сразу узнал о Брайене, я бы постарался что-нибудь для него сделать. Но теперь…
– Вы и сейчас можете многое сделать. Например, отсрочить платежи по займу на время ремонта театра.
– Совершенно исключено. Правление согласилось дать вам три месяца. Если после этого срока вы не сможете заплатить, мы будем вынуждены…
Карен выскочила из кабинета прежде, чем он закончил фразу.
В четыре часа пополудни того же дня Макс сидел на бортике бассейна, глядя, как по широким ступеням спускается Джад Гринфилд. Сейчас, в сорок два года, адвокат выглядел лучше, чем двадцать лет назад.
Они познакомились в колледже. Но Макс никогда не забывал веселого и искреннего парня, который научил его руководствоваться в жизни своей собственной природной интуицией, а не желаниями других людей. Возглавив компанию отца, он связался с университетом, узнал адрес Джада и сделал молодому юристу весьма выгодное предложение.
Джад просто великолепно справлялся как с личными делами своего босса, так и с делами его мощной компании. В качестве же друга ему удавалось то, на что отваживались немногие. Он учил Макса сдержанности, умеренности, искусству вести спокойно светскую или деловую беседу. Ненавязчиво он отвлек Макса от ежедневной привычки пить мартини с водкой и давал ему советы, которые Макс только, казалось, пропускал мимо ушей. Кроме того, адвокат терпеливо выслушивал его подробные рассказы о бесконечных достоинствах Джеми: от первого зубика, появившегося в четыре месяца, до синяка под глазом, полученного ею три недели назад.
– Не могу ее найти.
– Как это не можешь найти? – завопил Макс.
– Вот так и не могу! Ее нигде нет. Она ушла из театра сегодня после одиннадцати и до сих пор не возвращалась.
– Ты звонил ей домой?
– Ее там нет.
Макс уставился в пустоту. Он пытался дозвониться до Карен Маерсон с десяти часов утра.
– Ты застал кого-нибудь?
– Да, ее мужа. Заявил, что она в театре. Но я не стал говорить, что его жены там нет.
– Почему? Он бы мог сказать, где еще ее можно попытаться разыскать.
– Сомневаюсь. Этот парень сразу же повесил трубку, я просто не успел больше ничего произнести.
– Почему?
– Откуда мне знать, черт возьми! Может, ему не нравится, когда незнакомые мужчины звонят жене домой. – Джад взял стакан с лимонадом. – А я не люблю разговаривать с раздраженными мужьями. Так что теперь, если хочешь добраться до миссис Маерсон, звони ей сам. И если тебе интересно знать мое мнение, то лучше оставить все как есть. Ты сделал ей предложение, она отказалась. И все. Конец.