На линии огня
Шрифт:
— Так на этот сервис никакой зарплаты не хватит.
— Ошибаешься. Расценки на удивление небольшие.
— Да? Умеют жить, рогалики!
— Умеют! Короче ты устраивайся, да отходи от пьянки. Если совсем хреново станет, в холодильнике бутылка пива стоит. Но это НЗ употреблять только в крайнем случае.
— Понял. А ты, что уходишь?
Александр кивнул:
— Да, прогуляюсь.
— Пойдешь в свой гостинец?
— Ну, во-первых, гостинец не мой, во-вторых, почему бы и нет — ведь одна из девушек, которую мы вытащили из горящего вагона, работает там.
— Злата? Да ты
— Вполне.
— Тогда другое дело.
Черников переоделся, вышел из дома. У подъезда с ним впервые за все время проживания среди чехов поздоровался пожилой мужчина с 3-го или 4-го этажа, ранее демонстративно не обращавший на Александра никакого внимания:
— Здравствуйте, пан офицер!
— Здравствуйте!
— Я каждое утро в рабочие дни езжу в соседний поселок мимо вашего гарнизона. Мог бы брать вас с собой.
— Благодарю, но здесь недалеко. Весьма признателен за предложение.
— Ну что вы? Все мы люди!
— Да, все мы люди! Благодарю.
Удивленный поведением мужчины, имевшим репутацию ярого противника присутствия советских войск в Чехословакии, Александр направился к кафе.
В гостинец «Под каштаном» он вошел в 18.45. Внутри, как всегда, царил полумрак, и посетителей было всего двое. Ранее их здесь Черников не замечал. Не увидел он и Златы. За стойкой сидела ее мать. Она улыбнулась Черникову. Александр подошел к женщине.
— Вечер добрый, пани Мария!
— Добрый, пан капитан! Я благодарю вас за то, что вы спасли жизнь моей дочери.
— Так на моем месте поступил бы каждый.
— Не скажите, пан капитан, не скажите. Вижу, вы получили травмы?
— Царапины.
— Будете ужинать?
— Извините, а Злата сегодня что, не работает?
Пани Мария как-то странно, даже сожалеюще посмотрела на Черникова:
— Да, сегодня она не работает. Скорей всего и завтра ее здесь не будет.
— Что-нибудь случилось?
— Приболела. Температура. Простудилась.
— Вот оно что… Жаль!
Женщина вздохнула:
— Моя дочь нравится вам?
— Нравится, пани Мария. Но у Златы есть жених, и я не намерен вмешиваться в их отношения. Тем более, для вас я чужой. Иностранец…
— У Златы больше нет жениха. Марек во время катастрофы бросил ее. Он струсил, бежал, оставив дочь погибать. Какие после этого у них могут быть отношения? Да и, — пани Мария вновь вздохнула, — к сожалению, вы тоже нравитесь ей. Если не сказать большего. Я не должна была говорить этого, но вам лучше знать. Вы мужественный человек и должны принять мужественное решение — оставить мою дочь. Поймите меня правильно. Я не хочу зла ни вам, ни тем более Злате, но ваша любовь ничего, кроме страданий, не принесет. Вам не дадут быть вместе. Вы действительно чужой в этой стране, а Злата чужая для Союза. Вам лучше не продолжать. Сейчас это еще возможно. Потом же разрыв станет трагедией. Не подумайте, что я опасаюсь осуждения своих соотечественников. Нет! Я думаю о том, как печально все может закончиться.
Александр внимательно посмотрел в глаза матери Златы:
— Скажите, пани Мария, вы любили своего мужа? Возможно, я задаю нетактичный и даже глупый вопрос, но прошу ответить на него.
— Да, я любила мужа. Когда ваши
— Я сожалею, что так произошло в ту страшную ночь. Искренне сожалею. Извините, если причиняю вам боль, но ответьте, пожалуйста, еще на несколько вопросов, это важно для меня.
— Спрашивайте.
— Если бы ваш муж оказался не чехом, а немцем, болгарином, поляком, русским, вы полюбили бы его?
— Вот вы к чему клоните… Мне было все равно, кто он по национальности.
— А если бы вам предложили оставить его, предупредив, что дальнейшие отношения принесут вам только боль, вы бросили бы его?
— Нет. — Пани Мария улыбнулась: — А вы хитрый человек, пан офицер.
— Какой же я хитрый? Просто задал вам те же вопросы, которые вы не напрямую, а в форме предостережения задали мне. И получил на них ответы. Мне пришлось побывать там, где каждая минута могла стать последней в жизни, где чувства обостряются до предела и где за мгновения счастья ты готов отдать все! Я был женат и познал боль измены. Мне многое пришлось пережить, пани Мария. Да, я полюбил вашу дочь. И понимаю, что нас ждет впереди — я имею в виду реакцию служб безопасности, но сердцу-то, пани Мария, не прикажешь! И я готов бороться за свою любовь, чего бы мне это не стоило. В конце концов, не расстреляют же нас! А если разлучат… то ненадолго. Я знаю в Бардовице семью, где муж русский, а жена чешка. У них двое детей, и живут они счастливо и часто выезжают в Союз.
Пани Мария кивнула:
— Да, такая семья живет здесь. Но поженились они в России, где учились вместе в университете. И он не был военным.
— Это ничего не меняет. Хотя… все зависит от Златы.
— А если она не пожелает быть с вами?
Затушив окурок в пепельнице, Черников ответил:
— Если Злата скажет, что не желает быть со мной, я оставлю ее.
— Но каково вам будет служить здесь?
— Добьюсь перевода в Союз, оттуда в Афганистан.
— Но почему в Афганистан?
— Потому, как я уже говорил, там каждая минута может оказаться последней в жизни. А если… впрочем, это вас уже не касается.
— Святая Мария, ну зачем вот так? Вы молоды, у вас все еще впереди. Разве в Союзе мало красивых, порядочных девушек?
— Много! Их много везде, но вся беда в том, что Злата-то одна среди всех этих многих.
— Я не смогла убедить вас, да это было и невозможно. Мне жаль. Что ж, пусть свою судьбу решает дочь. Я не стану вмешиваться. Что будет, то будет.
— Думаю, все будет не так, как это представлялось вам.
— Мне бы ваш оптимизм… Погубите вы себя.
— Но не вашу дочь. Это я вам обещаю.
— Вы благородный человек, почему же жизнь так несправедлива к вам?
Александр улыбнулся:
— Напротив. Я выжил в ситуациях, в условиях которых выжить было сложно, полюбил там, где это казалось невозможным… В общем-то я счастливый человек.
— Надолго ли?
— А вот это совершенно не важно!
— Выпьете чего-нибудь?