На линии огня
Шрифт:
– Что ж тут плохого?
– Для нас замечательно. А для этих бедолаг, – махнул моряк рукой в сторону задержанного судна, – беда.
– Не понял, – искренне удивился Михаил.
– А что тут понимать? Речники месяцами зарплату не получают. Мой шуряк старшим механиком на грузовом по Уссури ходит. Экипаж небольшой, вкалывают до потери пульса, а им полгода вместо денег фигу кажут. У шурина двое пацанов. Они, между прочим, каждый день жрать требуют. Вот и крутится мужик…
То, о чем говорил моряк, не было секретом. На что они, пограничники, люди довольно обеспеченные, а и те месяцами не получают кормовых
– Может, не стоит тогда задерживать таких горе-контрабандистов? – спросил Михаил.
Исаков вскинул голову и, как показалось Бардину, поглядел на него подозрительно: не провокация ли? Потом, вздохнув, уверенно ответил:
– Пресекать контрабанду все равно нужно – такая у нас служба. Конечно, мужиков жалко, они стараются семью прокормить. Но пожалеешь раз-другой, а потом вместе с карасем акулу прозеваешь. Зубастых-то среди них поболее… Нет уж, на границе должен быть порядок.
Хрупкий серпик молодой луны спрятался за облако. Зато луч прожектора, сдавленный мраком с обеих сторон, стал как бы ярче. Ветер нес из тайги терпкие, настоянные на хвое запахи. Исаков поглядел на светящийся циферблат ручных часов и недовольно пробурчал:
– Что-то Забутняк, черт возьми, на сей раз долго копается!
– Куда ему спешить, – отозвался Бардин. – Боцман, как я успел заметить, мужик основательный. Не станешь же ты его подгонять?
– Понятное дело…
Разговор прервался сам собой. Оставалось лишь ждать. Михаил сунул в рот очередную сигарету и недовольно подумал: очевидно, придется бросать. Алена, оказывается, не выносит табачного дыма, а он об этом не подозревал. Смолил одну сигарету за другой, а молодая женщина сидела в той же комнате и молчала. Совершенно случайно обнаружилось, что она буквально задыхается в сигаретном дыму. Побледнела как полотно, раскашлялась… Сколько Софья просила, чтобы муженек перестал коптить драгоценные валютные шторы. Сколько раз он даже обещал бросить курить, но переломить себя не захотел. А ради Аленушки! Да скажи она хоть слово…
Странно устроен мужик. Работает рядом с ним юная женщина, а он ее не воспринимает. В упор не видит горделивой стати, идеального овала лица, нежной кожи, русых локонов. Ему нет до этого никакого дела. И вдруг однажды что-то происходит. Он прозревает и с удивлением обнаруживает, что рядом живет чудо!
Выезжая на заставы, Бардин часто брал с собой кого-нибудь из «секретчиков», несколько раз на выезд отправлялась Алена. О ней, как и о любом из своих подчиненных, он проявлял элементарную заботу. Если бы его попросили заочно описать ее внешность, Михаил вряд ли смог это сделать. Но однажды…
Закончив совещание с начальниками отделов и служб, Бардин вышел из прокуренного класса. Настроение было отвратительное. Вооруженцы из округа, завершив проверку бронетехники, нашли массу недостатков в ее хранении и отразили свои выводы в акте. Следом позвонил генерал Гончарук, выругал за несвоевременное предоставление отчета о дисциплинарной практике. Бумагу должен составлять заместитель по воспитательной части, но Гончарук предпочитает за все спросить с командира.
Здание штаба отряда одноэтажное, вытянутое. Длиннющий коридор с дверьми по обе стороны освещен плохо. В самом конце у торцевого окна – комната секретной части.
Вдруг заметил – впереди солдатик идет, махонький, узкоплечий. Тулупчик на нем подстреленный, коленки видны, а шапка на затылок сбита – на чем только держится. Голенища валенок щегольски подвернуты. Словом, не воин, службою живущий, а первый парень на селе.
Ну и вид у оболтуса, подумал, догоняя солдатика, чтобы как следует отчитать. В этот момент «доблестный» воин подошел к «секретке», отпер дверь и исчез. Ах, наглец! Откуда ключ взял? Человек импульсивный, он подскочил к двери, рывком открыл ее и рявкнул что-то вроде: «Куда ты, засранец, приперся?» И услышал в ответ:
– Вот не предполагала, что вы умеете так изящно выражаться, товарищ подполковник.
Бардин обалдел. Он узнал Алену. И впервые увидел, какая она красавица.
– Рядовой Куница? Простите, обознался, – покаянно промямлил Михаил.
– И часто вы принимаете женщин за мужчин? – серебристо рассмеялась «секретчица», демонстрируя ямочки на румяных щеках.
– Нет, конечно нет! – воскликнул Бардин. – Еще раз прошу меня извинить!
Он торопливо вышел, захлопнул за собой дверь, унося стоящий перед мысленным взором сияющий, чрезвычайно привлекательный образ. Такой и врезалась Елена Куница в память.
На свою беду Михаил Бардин встретил ту единственную, без которой не сможет жить дальше. А она?.. Умница Аленушка, тонкая, чуткая, конечно же не могла не догадаться о его чувствах. Взгляды порой красноречивее слов. Только зачем это? Трагедия в том, что солдат-контрактник Аленушка – мужняя жена. Прапорщик Куница не только ее супруг, но и его подчиненный. Тут уж ни прибавить, ни убавить. Как говорится, приехали – точка. Нетрудно представить, какой грандиозный скандал разразится в округе, если начальник отряда подполковник Бардин что-либо себе позволит. И будут правы. Семья для пограничника – святая святых. Тому, кто на нее покушается, нет ни прощения, ни пощады. Так их приучили с юности…
– Не пойму, почему Забутняк резину тянет? – вторгся в невеселые мысли Бардина ворчливый голос Исакова. – Давно пора закруглиться.
В этот момент со стороны задержанного судна послышался шум. На палубу высыпала группа людей. Они подошли к борту и один за другим спустились в шлюпку. На судне тут же застучал двигатель, послышался характерный скрежет вытаскиваемой якорной цепи.
– Он что, спятил? – взревел Исаков. – Не узнаю Забутняка. Он не должен был просто так, за здорово живешь, их отпускать.
– Да почему ты так уверен, командир, что контрабанда должна быть?
– Обязательно должна. Для чего иначе им с китайцами встречаться? Чтобы на ночь глядя облобызаться и пожелать крепкого сна? Нет, дорогой, меня на мякине не проведешь.
Шлюпка с каждым взмахом весел ходко приближалась к кораблю. Речной толкач, развернувшись на середине реки, двинулся вниз по течению. Глядя ему вслед, Исаков язвительно заметил:
– Небось у шкипера до сих пор поджилки трясутся. Ох, и боятся нас, когда начинаем трясти…