На лоне природы
Шрифт:
Может быть, я уже принял решение, но еще не сознался в этом.
Мне показалось, что я нахожусь в трансе.
Я чувствовал себя очень спокойным и даже не встревожился, когда раздались голоса.
Услышав голоса, я снял с плеча рюкзак и опустил его на землю. Я нырнул в одну из палаток. Она была красной. Появилось солнце, наполнив воздух красноватым светом. Моя кожа тоже выглядела красной. По сторонам палатки были расстелены два спальных мешка. Я повернулся так, чтобы смотреть вперед,
Мне пришлось немного подождать. Спальные мешки были мягкими и приятными на ощупь, но воздух был тяжелым и душным. Палатка была похожа на автомобиль, припаркованный на солнце с закрытыми окнами. Пот лил с меня градом. Было щекотно. У меня защипало глаза. От этого рукоятка ножа стала скользкой.
За щелью в солнечном свете кружились пылинки. Бурундук на покрытой тенью скале встал на дыбы и посмотрел в сторону озера. Я увидел, как листья куста у очага задрожали от легкого дуновения ветерка.
В душном воздухе пахло сосной и старым сухим деревом, смешанным со слабым, но острым запахом пластика от палатки и спальных мешков. Чувствовался также сладковатый аромат репеллента от насекомых.
Я наблюдал, как муравей ползет по ветке в нескольких дюймах от входа в палатку.
Я все слышал.
Я слышал сам себя. Каждый дрожащий вздох. Мое сердце колотилось очень громко. Я слышал, как кровь пульсирует в каждом сосуде моего тела. Мои веки издавали мягкие влажные щелкающие звуки, когда я моргал. Каждая капля пота тихо шипела, скользя по моей коже.
Кроме издаваемых мною звуков были и другие. Где-то вдалеке пронзительно кричали чайки. Ветер издавал протяжное "ш-ш-ш". Повсюду гудели и жужжали насекомые. Голоса стали громче.
Приближаются Тощий, Толстяк и Культурист. Плюс девушка в футболке и Моя Девушка.
Моя Девушка?
Как бы мне этого хотелось.
Я против пятерых.
Весьма вероятно, что меня убьют.
Я подумал о том индейце, который идя в бой (возможно, при Литтл-Бигхорн?[4]) якобы сказал: "Это хороший день, чтобы умереть”. Но я думаю, что это полная херня. Не бывает хороших дней, чтобы умирать.
Но я решил, что есть хорошие места, где можно умереть.
Это было хорошее, спокойное место. Мысль о том, что здесь можно умереть, не казалась ужасной. Не в палатке, а на открытом месте. Я был бы телом на земле, как тела мертвых насекомых, мертвых птиц, деревьев, которые упали и постепенно становились частью земли. Все мы постепенно становимся частью чего-то. Сливаемся с чем-то.
Это кажется нормальным. Это кажется почти безукоризненным.
Ну а потом они вошли в лагерь, спокойно разговаривая. И я сжался от ужаса.
Их голоса внезапно изменились.
– Срань господня!
– выпалил один.
Другой
– Макс!
Они пробежали мимо палатки.
Их было двое. Тощий и Толстяк. Когда они пробегали мимо, Тощий оставил мольберт, который нес с собой. Он с некоторой осторожностью прислонил холст к камню, а Толстяк просто уронил свой деревянный ящик. Ящик был размером с небольшой чемодан, и позже я обнаружил, что он был заполнен тюбиками с красками, палитрой, кистями, тряпками и другими мелочами, которые могли понадобиться художнику для изображения горных пейзажей.
Через мгновение оба парня скрылись из виду.
Я выполз из палатки. Больше вокруг никого не было. Воздух был прохладным и восхитительным.
Они стояли на краю озера и, по-видимому, смотрели на Макс. Она лежала на спине в нескольких ярдах от берега.
Они были в джинсах, но без рубашек. Их спины и руки были покрыты зелеными, синими и красными татуировками.
Тощий услышал меня первым. Когда он начал поворачиваться, я рубанул его по шее своим охотничьим ножом. Лезвие издало мягкий стук. Я без труда вытащил его. Оно оставило глубокий лишенный кожи клин, из которого брызнула кровь.
Он закричал, схватился за рану и продолжал поворачиваться. Я оттолкнул его локтем с дороги. Когда он отшатнулся, я бросился на Толстяка. Тот завизжал по-женски, протянул руки и попятился от меня. Он был почти таким же неуклюжим, как и Макс.
Я пошел к нему. Он говорил что-то вроде:
– Что с тобой?
и
– Зачем ты это делаешь?
и
– Оставь меня в покое!
и
– Не делай мне больно! Пожалуйста, пожалуйста, не делай мне больно.
Он держал руки перед собой, чтобы защитить себя от ножа.
Я их ужасно изрубил. Он потерял несколько пальцев. На его большом старом животе была вытатуирована голова кричащей женщины. Она была похожа на Медузу. Когда я наконец-то закончил с руками, я всадил лезвие прямо в рот Медузы.
Его собственный рот сложился в маленькое "О", и он сказал:
– Оооооо.
Я вытащил нож, и он упал на задницу.
Потом Тощий подошел ко мне сзади. Он был весь в крови и мокрый от падения в озеро. Он был уже не в лучшей форме. Я всадил нож ему под подбородок с такой силой, что он приподнялся на цыпочки.
После этого я прикончил их обоих.
Трое убиты, осталось еще трое.
Я чувствовал себя прекрасно. Может быть, даже лучше, чем когда-либо чувствовал раньше. И еще более возбужденным.
Я должен был бояться идти за остальными – особенно за Культуристом. Парень был большим и накачанным и, вероятно, мог разорвать меня голыми руками. Я должен был испугаться. Но мне не терпелось пришить его. Мне очень понравилась эта идея.
Впрочем, не так сильно, как мне нравилась идея заполучить двух девчонок.