На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян
Шрифт:
Не случайно, видимо, в стихотворении Гяды морской теленок имеет эпитет «пучеглазый»: глаз быка в народной традиции нередко выступает метафорой водного пространства: «…озеро, эта светлая масса воды, заключенная в круглой форме, на мифическом языке язычника представлялась глазом Тура (быка)»; «…названия Тур-озеро, Турово, Воловье око надо понимать так, что в язычестве озеро почиталось глазом небесного быка – солнца» [Афанасьев 1996, 68].
В отношении морского коня также прежде всего следует вспомнить названия соответствующего существа – h ipp o campus’а: рус. морской конек; лит. jū´ros arkliùkas ‘то же’, žuvelė arkliùkas ‘рыбка-конек’ [LKŽ, I, 307]. Ср. в этом отношении следующие названия рыб: рус. конь, кобыла, блр. конь, укр. кобила ‘жерех’,
В «Славянском бестиарии» идропь или едропь – «мифическое животное, полуконь-полурыба, предводитель всех рыб»; также испопотамъ, т. е. бегемот, который понимается как зверь водный и тако же видом яко конь, он же конь водный, водной, водяной или конь рьчный: Конь есть водяной чернь подобенъ коню, а зубы имать велики [Белова, 130, 136, 147].
Как уже упоминалось, в русской традиции в подводном царстве у Водяного «стада коров и лошадей». Поэтому «хорошо осведомленные люди привычно не едят раков и голых рыб (вроде налимов и угрей), как любимых блюд на столе водяного, а также и сомовину за то, что на сомах вместо лошади ездят под водой эти черти» [Максимов, 109; цит. по: ЭС, 73]. Или же «мутный вал, несущийся по воде, – их лошади» [РС, 94]. В жертву водяному приносили лошадиный череп или топили для него целую живую кобылу [см.: РС, 96, 102; ЭС, 72], или же у него самого конская голова [СМ, 83].
В литовской загадке конь уподобляется непосредственно рыбе: Ūžuolas be šakų, dzirvonas be takų, kumetė be vadelių žino kelių – žuvis ‘Дуб без ветвей, залежь без тропинок, кобыла без вожжей знает дорогу – рыба’ [TŽ V, 588, 592, № 292]. На «щучьих конях» разъезжает по своему подводному царству и царь-рак в латышской дайне:
Vēzi, vēzi, sukā galvu,
Liec kroniti galviņā!
Līdaciņas kumeliņi
Iemauktiņus zvadzināja
Рак, рак, причешись,
Надевай корону!
Щучьи кони
Уздечками позванивают
[BDS, № 2716]
Вслед за В.Н. Топоровым здесь «можно напомнить о глубокой связи коня и воды в ряде мифопоэтических традиций [возможно, для определенного периода она поддерживалась в порядке „мифопоэтической“ этимологии языковой близостью обоих слов, ср. и.-е. *ek’uo– ‘конь’ и *akuä (*эkuй) и *ёku– ‘вода’, ‘река’ и т. п. – ср. предполагаемый общий семантический множитель – ‘течь’, т. е. ‘бежать’ и ‘струиться’ (поток)], отраженной как в конкретных образах [ср. Посейдона в связи с его конской ипостасью и „морской“ функцией; Гиппокрену, букв. ‘лошадиный источник’, возникший от удара копыта крылатого коня Пегаса; гиппокампа, морское чудовище с телом коня и рыбьим хвостом; ср. также гиппопотама, в имени которого „лошадиное“ соединяется с „речным“ (лтш. nil-zirgs, букв. ‘Нила лошадь’) и т. п.], так и в мифологических мотивах (конь или „конские“ персонажи и вода, река, море) и в гидронимии („конские“ реки многочисленны в ряде и.-е. традиций, ср. др. – инд. Aśvanadl, букв. ‘лошадиная река’, др. – гр. Hípparis, Hippokíön, Hippokr´nē, лит. Ašvà, Ašvijà, Ašvìnė,-ynė, ср. на русских территориях Освея, Освица и т. п.)» [Топоров 1992, 14, 27]. Ср. в этом отношении литовскую загадку, в которой через коня загадывается река: Tarp dviejų kalnų juodas žirgas bėga ‘Между двух гор вороной конь бежит – река’ [LF, 161, № 321]; ср. соответствующие русские: Между гор, между гор бежит конь вороной; Не конь, а бежит, не лес, а шумит [Загадки, 29, № 466, 464].
Небезынтересно в данном случае отметить связь воды с конем у русских поэтов. Ср. у Пушкина: И тяжело Нева дышала, / Как с битвы прибежавший конь; у Мариенгофа: По мостовым, как дикие степные кони, / Проскачет рыжая вод а; у Соснора: И вод а всех волн / бежала в сентябре и убежала, / как конниц а … [Павлович, 92].
Благодаря Гомеру известно, что «троянцы приносили животных в жертву
В связи с «Никем», пасущим под водой свои стада, ср. ирландского владыку потустороннего мира на дне моря, который о Бране, путешествующем по морю в поисках «острова блаженных», находящихся, по сути дела, «нигде», говорит: «Бран и его спутники думают, что здесь море, но для меня в колеснице все это – цветущий луг. Моя страна – под морем, через нее текут медовые реки. То, что Брану кажется лососями, – это мои кроткие ягнята и телята. Не видны тебе и кони на дне моря, а их там уйма. Испокон веков под волнами живут счастливые мои люди» [Demeter, 181—182].
2. Животные, вырастающие из земли, как растения
В стихотворении Гяды, которое так и называется – «Лошадка в садике», – лошадь вырастает, как трава в рутовом саду, но одновременно она продолжает принадлежать и водному пространству («Паслась она среди морей, океанов, / Щипала морскую травку»; «Поет морские песенки»), и небесному («Во лбу ее и днем светила бы / Большая белая звезда»):
Arkliukas darželyje
Tas arkliukas, kur išdygo
Kitados daržely rūtų…
Vaikai, penketas metelių!
Koks jis didelis jau būtų!
Jo kaktoj ir dienа šviestų
Didelė balta žvaigždė,
Vardas jo Arkliukas būtų,
O Žirgelis – pavardė…
Rytą, vakarui atėjus,
Jis miegotų tarp gėlių
Vyšniųžydinčiam sodely…
Ak, pažadint negaliu…
To arklelio balto, širmo,
Kurį andai jums sukūriau…
Ganės jis tarp marių, jūrų,
Skabė jūros žoleles…
T e n žirgelis baltas švyti,
Gieda jūrų daineles
Лошадка в садике
Та лошадка, которая выросла
Когда-то в рутовом садике…
Дети, пять годочков!
Какая она большая уже была бы!
Во лбу ее и днем светила бы
Большая белая звезда,
Ее имя было бы – Лошадка,
А Конь – фамилия…
Утром, вечером,
Спала бы она среди цветов
В цветущем вишневом садике…
Ах, разбудить не могу
Эту лошадку белую, сивую,
Которую тогда вам сотворил…
Паслась она среди морей, океанов,
Щипала морскую травку…
Там лошадка белая блестит,
Поет морские песенки
В другом стихотворении лошадка приходит из моря «через серебряные листья» с губами, «полными травы»:
Daina apie jūros arkliuką
Baltas melsvas arkliukas
Atkeliavo iš jūrų,
…Baltas melsvas arkliukas,
Lūpos pilnos žolės,
…Atkeliavo iš jūrų
Pro sidabro lapus.
Baltas melsvas arkliukas
Iš dangaus ar kriauklės…
Песня о морской лошадке
Бело-сизая лошадка
Пришла из м о р я,
…Бело-сизая лошадка,
Губы, полные т р а в ы,
…Пришла из моря
Через серебряные листья.
Бело-сизая лошадка
С н е б а или из раковины…
Примечательно, что в литовском языке немало названий растений, содержащих анималистские метафоры. Метафоры, основанные на образе коня, могут относиться как к травяным растениям, так и к деревьям, их частям, плодам и грибам, ср., например:
растения : arkliãrūgštis, arkliãrūgštė (букв. ‘конский щавель’), kumél-rūgštė (букв. ‘кобылий щавель’), arkliãstambis (букв. ‘конский стебель’) ‘растение, похожее на щавель (Rumex pratensis)’ [LKŽ I, 305; VI, 871]; arklia-pėdis (букв. ‘конская стопа’) или kumélpėdė (букв. ‘кобылья стопа’) ‘ранняя мать-и-мачеха (Tussilago farfara)’ [LKŽ I, 303—305; VI, 871]; arkliabarzdis (букв. ‘конская борода’) ‘такое растение’; arkliãmuilis (букв. ‘конское мыло’) ‘такое луговое растение’; arkliãpupė (букв. ‘конский боб’) ‘такое культурное растение (Vicia Faba equina)’; kumélmėtė (букв. ‘кобылья мята’) 1) ‘кудрявая мята (Mentha crispa)’ 2) ‘дикая мята (Mentastrum)’ [LKŽ VI, 871]; kumélžolė (букв. ‘кобылья трава’) ‘калужница (Caltha palustris)’ (ср. то же – karvãžolė (букв. ‘коровья трава’)) [LKŽ VI, 872] и т. п.;