На неведомых тропинках. По исчезающим следам

Сокол Аня

– Хватит! – рявкнула явидь, складывая чешую и превращаясь обратно в девушку.

Я открыла глаза – вверху голубое небо и зеленые листья.

– Мир не остановился из-за того, что пропало Юково, поняла? Он не остановится, даже если мы его найдем. Прекрати скулить!

– Я не скулю.

– Ты воешь. – Она ткнула пальцем мне в грудь, вроде легонько, без желания причинить вред, но я пошатнулась. – Ты как собака, которую хозяин пинками выкинул за порог. Ты скулишь и бегаешь кругами в надежде вернуться в любимую выгребную

яму, чтоб получить еще порцию плетей. Что ты там оставила? Полоумную бабку? Старика, который сломает тебя щелчком пальцев, а на следующий день и не вспомнит? Или, – явидь усмехнулась, – симпатичного соседа?

Я отвернулась, предпочитая смотреть на качающиеся головки сиреневых цветов.

– Смущение, стыд и чуть-чуть недовольства, но не отрицание, – в голосе Пашки послышалась издевка. – Иногда, когда ты смотришь на Веника, в тебе ощущается… – Явидь щелкнула пальцами, словно не могла подобрать слово. – Хочется узнать, как это будет, да? Какими будут его объятия? Каков на вкус поцелуй падальщика?

– Да пошла ты!

– Думаешь, мы легко читаем твой страх, ненависть и боль – но не в силах распознать похоть? Не смешно? Я две чешуйки из хвоста поставила, что еще до исхода внутреннего круга ты окажешься под ним.

– Что? Он же падаль…

– А он поставил три берцовые кости, что еще раньше.

Я посмотрела в медные глаза с двумя зрачками, нечисть давно не верит словам, только собственному чутью, да и то через раз. Как ей объяснить необъяснимое, то, что сама едва осознаешь?

– У нас в училище был преподаватель статистики. – Я опустила глаза. – Ничего особенного, просто нестарый мужик, из тех, кому идет седина, грамотный, логичный, отстраненный.

– Возможно, слишком отстраненный? – ухмыльнулась явидь.

– Возможно. – Спорить не хотелось. – Но что-то в нем такое было, и иногда я представляла, – взмах рукой, – как он касается кожи, проводит рукой по шее, склоняется к лицу.

– Весело. И как? Дядечке повезло?

– Почти. – Я против воли улыбнулась. – Наверное, у меня на лице все было написано, как-то в среду статистика была последней, и он попросил меня задержаться.

– Судя по всему, – Пашка принюхалась, – на этом романтика и закончилась.

– Да. Он меня поцеловал. Дыхание отдавало столовской картошкой, губы были до противности слабыми, а руки, которые он запустил под свитер, потными и дрожащими.

– Восторг, – захихикала змея.

– Я убежала. И больше никогда не ходила на его лекции.

– Получила пять автоматом?

– Четыре, – поправила я. – К чему я это говорю, иногда люди любят мысли о чем-то, а не само действие. Иногда я гадаю, как это могло бы быть. И боюсь даже представить, чем будет пахнуть поцелуй Веника.

– Но иногда так хочется проверить, – кивнула Пашка. – Старик поставил артефакт вызова, как скоро хозяин разжует падальщика и выплюнет. Всего лишь из-за мыслей.

– Пошла ты, –

повторила я, главным образом потому, что ничего больше в голову не приходило. – Ревнивый демон, звучит, как анекдот.

– А кто говорит о ревности? – удивилась змея. – Он убьет его потому, что… – Она оборвала фразу, чуть повернув голову, но на тропинку так никто и не вышел, библиотека оставалась темной.

– Почему?

– Потому что. Хватит трястись, хватит думать, что все кончено. – Пашка вдруг схватила меня за блузку и дернула, удлинившиеся когти проткнули затрещавшую ткань. – Из-за твоего страха у меня клыки растут, и яд вырабатывается в немереных количествах.

– А как же «Костя»? – хрипло спросила я. – Или нелюди готовы выбросить в выгребную яму даже тех, кого любят?

– Сейчас плюну ядом, и завоешь уже по делу. – Явидь отпустила мою блузку. – Я хочу его вернуть, еще раз впиться зубами в плоть и слизать кровь. – Она сглотнула. – Хочу услышать его «змейка», да просто хочу его. Но в отличие от тебя, если ничего не получится, не буду разбивать голову о стену.

– Я тоже не буду. – Я оглянулась, кусты качались от ветра, вряд ли мы были одни, но никто не хотел вмешиваться в дело воспитания человека.

– Не ври. Когда приходит Алиса, ты вспыхиваешь, как лампочка, но потом вспоминаешь, и тебе становится стыдно за радость, что дарит дочь. Скажешь, не так?

– Не скажу. Никогда не спорю с тем, кто сильнее.

– Умная позиция. Так, может, включишь мозги? Потому что из человека ты превратилась в добычу. Ты же так гордилась вашим племенем, вашей чистотой. Давай, отвлекись, сходи к дочери, спроси, есть ли у нее чистые носки и пилка для ногтей.

– Что? – Я выпрямилась.

Пашка засмеялась, моментально почувствовав произошедшую перемену.

– Что ты сказала? – спросила я, стараясь не потерять тот обрывок мысли, за который удалось зацепиться. – Марк еще здесь?

– Даже не сомневайся, справа, в кустах, – указала она и крикнула: – Выходи, мелкий.

Гроздья цветов, похожих на нашу сирень, только в два раза крупнее, закивали головками, выпуская на тропинку осыпанного светлой пыльцой мальчишку.

– Видел вора? – не успел малец отряхнуться, спросила явидь. – Ты же все время рядом терся.

Разочарование так ярко проступило на его лице, что мне стало ясно – не видел. Пашка чертыхнулась.

– А мальчишек, что баловались с петардами, видел? – спросила я.

Марик кивнул.

– Сможешь узнать, кто надоумил их сделать это именно сегодня и именно у библиотеки?

– Сможет, – ответил звонкий голос, я почувствовала, как неуместная улыбка раздвигает губы.

Марк обернулся, к крыльцу подошла Алиса. Пашка повторно и непечатно высказалась, ей не нравилось, когда к нам подкрадывались незамеченными.

Моя дочь положила руку на плечо разом оробевшего мальчишки и твердо сказала: