На низком старте

Никитин Юрий Александрович

В салоне самолета чувствуется, как идет перестройка на западный лад: стюардессы все молоденькие и хорошенькие, словно с обложек модных журналов, но все же чувствуется, что набрали бедных девушек то ли из сел, то ли с окраин, сами стесняются, излишне торопятся, улыбаются часто невпопад, но стараются, а это самое важное в освоении любой профессии.

Полет прошел мирно и чинно, через час уже по салону объявили насчет пристегнуться, и лайнер пошел на посадку.

На выходе из здания аэропорта я направился в стоянке такси, в

глаза на пути бросился столб с объявлениями о сдаче квартир. Взгляд зацепился за строки: «Сдается комната, Ольгинская 12, телефон...»

Вообще-то планировал остановиться в хорошей гостинице, но почти бессознательно, уступив чутью, вытащил мобильник, набрал номер.

Тихий женский голос ответил:

– Алло?

– По поводу сдачи комнаты, - сказал я. – Еще в силе?

– Да, – ответила женщина на том конце связи так же тихо.

– Готов заселиться прямо сейчас, - сказал я.

– Первый взнос за два месяца, - ответила она торопливо и пояснила, извиняющимся голосом, -... За месяц вперед и за последний...

– Знаю, - ответил я, - обычный порядок. Комната готова? Могу ехать?

– Да, - ответила она несколько нерешительно. – Как вам удобно. Но это за городом...

Я сказал весело:

– Вся Журавлевка уже чуть ли не в центре города! Еду.

Таксист обрадовался заказу, Журавлевка на другом конце старой части города, огромный пригород, застроенный частными домиками, понаехавшими еще в период массового раскулачивания. Когда при Хрущеве началась эпоха панельного строительства, и пятиэтажные домики начали вырастать быстрее грибов, прежний Харьков стал называться центром, а вокруг выросли районы многоэтажек. Сперва пятиэтажные, а при генсеке Брежневе начали строить и девятиэтажки.

Журавлевку решили не сносить, пришлось бы давать всем квартиры, предпочли застроить обширный район пустующей земли следом за нею. В тот новый район, названный Салтовкой, провели даже линию метро, все-таки расселили там шестьсот тысяч жителей, но так как до Салтовки далековато, на Журавлевке тоже отгрохали промежуточную станцию, удивительно красивую, и на выходе на поверхность странновато было видеть ровную зеленую землю с высокой травой, где вокруг станции пасутся козы.

Журавлевку я выбрал потому, что грядет бум коттеджных поселков, потому здание научно-исследовательского центра лучше расположить здесь.

Места займет немного, землю выкуплю у хозяев без проблем, для здания и стоянки перед ним понадобится всего два-три участка, от силы пять, могу и больше для запаса. Да, лучше выкупить сейчас, а то потом соседи взвинтят цены, когда увидят, что мне земли недостает.

Таксист сперва пытался повезти дальней дорогой, но я сказал с усмешкой, что эти места знаю, и сам называл улицы впереди, поясняя, где лучше свернуть, а на какую соваться не стоит.

Глава 5

Глава 5

Ольгинскую

знаю тоже, через одну от моей Исаевской, где родился как бы три десятка лет тому. С того времени прошло в общей сложности несколько сот лет, мы по ней бегали к местной речке купаться, крохотная, пересыхающая, трудно вообразить, что по ней назван громадный город, хотя тогда, конечно, это был не город, а кучка жалких хижин с поселенцами.

И хотя все остальные линии жизни проходили мимо Харькова, помню хорошо и ярко, детство впечатывается ярче всего.

Таксист, молодой худой парень с быстрыми суетливыми движениями, спросил вежливо:

– К какому дому?

Я указал пальцем.

– Вон к той калитке. И еще, могу арендовать тебя на время моей командировки. Плата по счетчику. Утром забираешь меня в восемь, ждешь, а счетчик пусть тикает. И так неделю или чуть больше, посмотрим.

Он округлил глаза.

– Правда? Я с радостью. Сейчас наши заработки упали, у каждого авто во дворе...

– Жду в восемь, - напомнил я и вышел.

Калитка невысокая, как и забор, закрыто на щеколду, нужно протянуть руку сверху и отодвинуть вертушку с той стороны, знаем, у всех так.

Протоптанная дорожка ведет к домику, на крыльце уже ждет женщина в опрятной и очень поношенной одежде.

Я быстро окинул ее оценивающим взглядом. Лицо миловидное, усталое, бледное то ли от недоедания, то ли тяжелой работы. По виду типичная украинка, то есть, полненькая, «полна пазуха цицек», намечающийся живот в нижней части, как у гусыни, и, как в песне, черные брови и карие очи.

Я сказал жизнерадостно:

– Не опоздал?

Она ответила тихо:

– Проходите, посмотрите комнату. Скорее всего, вас не устроит...

Голос у нее приятный, певучий, словно мы не в Харькове, где говорят на суржике, а на Полтавщине.

– Посмотрим, - ответил я бодро. – Мне важнее, чтобы к объекту поближе.

Вслед за нее прошел крохотную прихожую, здесь называемую сенями, дальше небольшая комнатка с очень старой мебелью, и еще одна, совсем крохотная, там кровать, столик и тумбочка.

Сердце сжалось, в таком же домике и я родился, жил, осваивал сперва участок, что в детстве казался таким огромным, целых шесть соток...

– Вот ваша комната, - произнесла она робко за моей спиной. – Если устраивает...

– Мужчины непривередливы, - заверил я, - если они мужчины. Но здесь спит, как я понял, ваша дочь?

Она ответила несколько смущенно:

– Мы уже в одной комнате. Она на диванчике. Нам удобно, не смущайтесь.

– Я делец, - пояснил я гордо, - нашу бесстыдную породу ничто не смущает. Прекрасно, договорились!.. Я представляю крупную фирму, работы выше крыши, потому, скорее всего буду являться только ночевать.