На новой земле
Шрифт:
Санг сидела на ковре, плача и подбирая в руку осколки прозрачной стеклянной вазы. Она дрожала, волосы ее распустились и свисали вниз, частично закрывая лицо. Везде была вода, на полу разбросаны остатки букета из ирисов, тигровых лилий и бледно-желтых нарциссов. Санг, не поднимая головы, собирала осколки и складывала их на журнальном столике. Лепестки цветов запутались в ее волосах, прилипли к лицу и шее, как будто она размазывала их по себе, как крем. Над вырезом джемпера медленно выступали ярко-красные рубцы.
Мужчины молча стояли над ней, не зная, что делать. В комнату вошел полицейский в черных сапогах и с револьвером, сразу же наполнив пространство уханьем, треском и щелканьем своего портативного радио. Грозно оглянувшись на собравшихся, он заявил, что в полицейский участок поступили жалобы. Он нагнулся
— Вы здесь живете? — спросил ее полисмен.
— Я красила стены, — прошептала Санг, как будто это все объясняло. Пол вспомнил, как Санг красила свою собственную комнату в такой же мятно-зеленый цвет, ее босые ноги и музыку Билли Холидей.
Полицейский нагнулся, рассматривая осколки вазы и измятые цветы, лежащие на полу.
— Что случилось?
— Я их сама купила, — надломленным голосом пробормотала Санг. По ее щекам неудержимо текли слезы. — Я все сама сделала.
Полисмен подал Санг руку, и повел ее в ванную умыться, а комендант ушел, сердито топая, пригрозив Фаруку штрафом. Сам Фарук принес из кухни рулон бумажных полотенец, совок и мусорное ведро и принялся чистить ковер. Полицейский посмотрел на Пола, как будто впервые увидел его, и спросил, какое отношение он имеет к произошедшему инциденту.
— Никакого, — сказал Пол. — Я снимаю комнату в том же доме, что и она. Я только привез ее сюда.
На следующее утро Пол проснулся от звука хлопающих дверей автомобиля. Он подошел к окну и увидел, как водитель такси закрывает багажник. На кухонном столе Санг оставила записку: она уезжает к сестре в Лондон. «Пол, спасибо за вчерашнюю помощь», вот что было в записке. Рядом лежал чек на ее долю квартплаты на следующий месяц.
Несколько дней ничего особенного не происходило. Пол забирал почту, а когда позвонили из книжного магазина с вопросом, куда делась Санг, соврал, что у нее грипп. Через две недели из книжного магазина позвонили опять — теперь с уведомлением о том, что она уволена. А через три недели объявился Фарук. Он звонил регулярно, практически каждый вечер, не представлялся и не задавал вопросов, когда Пол отвечал ему, что Санг нет дома. Впервые он разговаривал с Полом вежливо, благодарил его, говорил, что перезвонит позже. Полу было приятно помучить Фарука, приятно держать его в неведении относительно местонахождения Санг. Но однажды к телефону подошла Хизер, решившая посидеть дома, чтобы подготовиться к экзамену, и после ее краткого ответа «Она уехала за границу» Фарук перестал звонить вовсе.
В конце месяца пришло время платить арендную плату на следующий месяц, но у Пола и Хизер не хватало денег, чтобы покрыть долю Санг. Пол не стал звонить родителям Санг, он нашел лондонский номер ее сестры по старому телефонному счету и набрал его. На пятом гудке к телефону подошла женщина, голос который был в точности похож на голос Санг.
— Санг?
Трубку передали в другие руки, и раздался голос мужчины.
— Кто ее спрашивает?
— Меня зовут Пол. Я снимаю комнату в том же доме, в Бруклайне [9] . Я пытаюсь разыскать Санг.
9
Бруклайн — пригород Бостона.
Настало молчание, которое длилось так долго, что Пол уже было решил, что связь оборвалась, как вдруг трубка ожила — мужчина вновь заговорил. Он не извинился за то, что заставил Пола ждать.
— Она сейчас не может подойти к телефону. Благодарю вас за звонок.
В ближайшие выходные приехал Чарльз и забрал вещи Санг. Он запихнул ее одежду в мусорные мешки, туда же сунул белье, снятое с матраса, и попросил Пола помочь ему снести вещи к тротуару. Заворачивая индийские миниатюры в газету на кухонном столе, он сказал, что Санг будет жить у сестры все лето.
— Я ей сто раз говорил — брось ты его, дерьмо, а не человек. А я его даже ни разу не видел, представляешь себе?
Чарльз перенес вещи Санг к себе в фургончик. Теперь все, что осталось от ее обитания, были зеленые стены с лиловой оторочкой да вьющееся растение, свисающее
— Ну что, похоже, я все собрал, — сказал Чарльз, оглядываясь по сторонам.
Грузовик исчез за поворотом, а Пол постоял еще несколько минут на улице, бесцельно разглядывая ряд уходивших вдаль домов. Санг ничего не рассказала Чарльзу, а ведь она считала его своим другом. Чарльз ничего не знал ни про Дейдру, ни про ее признания. Чарльз не подозревал, что в тот вечер в квартире Фарука, после того как полицейский привел ее из ванной, Санг, беспрерывно всхлипывая, опустилась на четвереньки и забралась в шкаф, где висела одежда Фарука. Она схватила его туфлю и била ею себя по голове. Она не желала вылезать из шкафа, и полицейскому пришлось взять ее под мышки и силой выволочь оттуда. Полицейский вручил ее Полу с наказом отвезти домой. Санг вся была покрыта цветочными лепестками и дрожала всем телом. В лифте она схватила Пола за руку и не отпускала до самого дома — так вцепилась в нее, что ему пришлось переключать скорости и держать руль одной рукой. А Санг сидела рядом с ним, застыв на своем сиденье и закрыв глаза, как будто окостенела, и плакала, плакала. Пол пристегнул ее ремнем, но она отвернулась к окну и снова закрыла глаза. Когда они подъезжали к дому, Санг уже перестала плакать и только сморкалась в платок, который ей дал Пол. Начал накрапывать дождик, покрывший боковые окна короткими диагональными линиями, похожими на царапины на шее Санг.
В день, когда Пол сдал экзамен, два профессора из экзаменационной комиссии пригласили его в бар отеля «Четыре сезона». В тот день они выпили немало, начав с мартини со льдом, поскольку день был неожиданно теплый. Поспешно проглотив несколько рюмок, Пол вспомнил, что ничего не ел с утра, да и ночью почти не спал, но было поздно: алкоголь уже задурманил голову. Экзамен Пол сдал блестяще: ответил на все без исключения вопросы, чувствуя себя в ударе. «Давайте считать, что того случая никогда и не было», — сказал ему научный руководитель, намекая на предыдущий провал. Когда профессора оставили его одного, еще раз пожав ему на прощание руку и похлопав по спине и плечам, он пошел в туалет и долго умывался холодной водой. Он намочил водой пухлое белое полотенце и прижал его к вискам, потом побрызгал на себя одеколоном из обтянутого кожей флакона, который стоял около зеркала. Немного освеженный, Пол вернулся в холл отеля, все вокруг — и стойка приема из благородного темно-коричневого дерева, и огромный букет цветов, и хорошо одетые гости, и медные тележки, доверху заложенные дорогим багажом, — плыло и качалось вокруг него. Пол долго стоял, не сходя с места, глядя на все и ни на что в отдельности, как в чудесный цветной калейдоскоп. Внезапно ему захотелось иметь деньги, много денег, чтобы можно было небрежно подойти к стойке администрации и заказать себе номер с белоснежной кроватью, а потом упасть в нее и забыться.
Он вышел наружу, свернул за угол, пересек улицу, направляясь к Коммонвелт-авеню, которая в этом районе выглядела совсем не так, как рядом с университетом. Здесь это была элегантная улица, обсаженная деревьями как бульвар, дома вокруг стояли нарядные, украшенные барельефами. А рядом с домами — скамейки для тех, кто устал гулять. Пересекающие проспект улицы назывались по алфавиту: Беркли, Кларендон, Дартмут. Пол шел медленно, все еще нетрезвый, иногда оглядываясь в надежде поймать такси. На углу Эксетер-стрит он увидел сидящую на скамейке пару — Фарука с какой-то женщиной. Несмотря на грациозную фигуру, женщина выглядела довольно измученной. У нее был слишком большой нос, и она сидела упрямо выпрямившись, скрестив тонкие щиколотки. Глаза ее были ярко-голубого цвета, с густо намазанными тушью ресницами, которыми она раздраженно моргала, как будто ей в глаз попала песчинка.
Напротив них Пол увидел свободную скамейку и сел на нее, ослабив парадный галстук и с вызовом глядя на Фарука. Из-за этого человека Дейдра позвонила ему, совершенному незнакомцу, и плакала в трубку. К этому человеку Санг бросалась из дома по его первому зову, из-за него отказывала всем своим женихам. Женихи даже не были с ней знакомы, но у них не было ни малейшего шанса. «Это не любовь», — любила она повторять. Кстати, женихи звонили ей до сих пор, их голоса были энергичными, и они не скрывали своих намерений.