На обратном пути (Возвращение)(др.перевод)
Шрифт:
– Фландрия? – спрашивает он.
– Фландрия, – отвечает Альберт.
– Я тоже, – говорит крестьянин, заходит в дом и выносит нам по паре яиц.
Мы лезем в карманы. Он отмахивается.
– Пусть там полежат. И так сойдет.
– Ну, тогда спасибо, брат.
– Не за что. Только не трепитесь. Иначе завтра здесь будет пол-Германии.
Следующий дом. На заборе замызганный листок: «Просить еду запрещено. Злые собаки». Практично.
Мы идем дальше. Дубовая рощица и крупное хозяйство. Доходим до самой кухни. В центре плита новейшей конструкции, сгодилась бы и для гостиницы. Справа рояль, слева рояль. Напротив плиты роскошный книжный шкаф, обрамленный витыми колоннами,
Выходит хозяйка.
– Пряжа есть? Только крученая, настоящая.
Мы переглядываемся.
– Пряжа? Нет.
– А шелк? Шелковые чулки?
Я смотрю на ее мощные голени. Постепенно мы начинаем понимать: она еще готова на обмен, но продавать ничего не собирается.
– Нет, шелка у нас нет, – говорю я. – Но мы хорошо заплатим.
Она машет рукой.
– А, деньги, грязные бумажки. Что ни день, дешевеют.
Она, шаркая, уходит. На ярко-красной блузке сзади не хватает двух пуговиц.
– Можно, по крайней мере, воды? – кричит ей вслед Альберт.
Она недовольно возвращается и ставит нам полную кружку.
– Ну, давайте, некогда мне тут с вами стоять, – ворчит она. – Лучше бы работали, чем у других время отнимать.
Альберт берет кружку и швыряет ее об пол. От бешенства у него пропал дар речи. За него говорю я.
– Чтоб у тебя рак открылся, карга старая.
Хозяйка оборачивается и разражается невиданной виртуозности многоэтажной бранью. Мы спасаемся бегством и идем дальше, по дороге толпами встречая добытчиков. Они кружат вокруг крестьянских домов, как изголодавшиеся осы над сливовым пирогом. Теперь нам понятно, почему очумевшие от всего этого деревенские не стесняются в выражениях. И все-таки мы продолжаем обход, кое-где нас гонят, кое-где что-то перепадает, иногда нас обкладывают другие добытчики, мы обкладываем в ответ.
После обеда встречаемся в пивной. Улов невелик. Пара фунтов картошки, немного муки, несколько яиц, яблоки, чуть капусты и мяса. Один Вилли взмок. Он является последним, под мышкой пол свиной головы, из карманов выпирают какие-то пакеты, правда шинели на нем нет. Он ее обменял, потому что у него еще одна дома от Карла, а кроме того, рано или поздно наступит весна.
До поезда у нас два часа, и они-то приносят мне удачу. В пивной стоит пианино, на котором я, от души налегая на педали, отчебучиваю «Молитву девы». На музыку выходит хозяйка, какое-то время слушает, потом кивает мне на выход. Я незаметно отползаю к двери и тут узнаю, что она очень любит музыку, но, к сожалению, у нее редко играют. Может, я еще приеду? Хозяйка дает мне полфунта масла и говорит, что хотелось бы почаще. Я, разумеется, соглашаюсь и обязуюсь каждый раз играть по два часа. Следующим номером я исполняю «Курган» и «Замок Штольценфельс».
Потом мы отправляемся на вокзал, по пути встречая других добытчиков, нацелившихся на тот же поезд. Все боятся жандармов. В конце концов отряд сбивается в кучу и поджидает поезд в сторонке от здания вокзала, укрывшись в каком-то темном ветреном углу, чтобы раньше времени не попасться на глаза. Так менее опасно. Но нас постигает неудача. Откуда ни возьмись два жандарма на велосипедах. Они неслышно подъехали сзади.
– Стоп! Всем стоять!
Страшное волнение. Просьбы и мольбы.
– Отпустите, нам нужно на поезд.
– Поезд только через пятнадцать минут, – невозмутимо говорит жандарм потолще. – Давайте все сюда!
Они идут к фонарю, где лучше видно. Один следит, чтобы никто не удрал, а другой проводит проверку. Почти все добытчики – женщины, дети и старики; большинство молчаливы и покорны, они привыкли к такому обращению
– Стоять! Что у вас там? – Он показывает на юбку. – Доставайте! – Женщина цепенеет. – Живее! – Женщина достает из-под юбки кусок шпика. Жандарм откладывает его в сторону. – Думали прошмыгнуть, а?
Женщина еще не осознает случившегося и тянется к шпику.
– Я ведь за него заплатила, он стоил всех моих денег!
Жандарм отводит ее руку, одновременно доставая у другой женщины из блузки кусок колбасы.
– Так покупать продукты запрещено, сами знаете.
Женщина готова отказаться от яиц, но умоляет вернуть ей шпик.
– Ну хотя бы шпик. Что же я скажу дома? Это ведь детям.
– Обратитесь в продовольственный департамент с просьбой выдать вам дополнительные карточки, – ворчит жандарм, – это не наше дело. Следующий.
Женщина, шатаясь, отходит в сторону, ее тошнит, и она начинает голосить:
– Значит, мой муж погиб за то, чтобы дети голодали!
Молодая девушка, следующая в очереди, запихивает, заглатывает, давится маслом, губы измазаны жиром, глаза вылезли из орбит, кашляет, набивает щеки, чтобы хоть что-то досталось, прежде чем отнимут. Достанется немного – скоро ей будет плохо, понос обеспечен.
– Следующий.
Все стоят как вкопанные. Жандарм, который склонился над кучкой еды, еще раз кричит:
– Следующий!
Он сердито распрямляется, упирается взглядом в Вилли и уже значительно вежливее спрашивает:
– Вы следующий?
– Я никакой, – не очень дружелюбно отвечает Вилли.
– Что у вас в пакете?
– Пол свиной головы, – честно признается Вилли.
– Вам придется ее отдать.
Вилли и бровью не повел. Жандарм мнется и косится на напарника. Тот стоит рядом – это грубая ошибка. Они, кажется, не очень опытны в таких делах и не привыкли к сопротивлению; второй уже давно должен был понять, что мы вместе, хотя и не разговаривали друг с другом. Ему бы отойти в сторонку, тогда мы были бы у него на мушке. Правда, для нас это семечки – что такое револьвер? Но вместо этого жандарм теснится к напарнику, на случай если Вилли раздухарится. Последствия не заставляют себя ждать. Вилли отдает свиную голову. Удивленный жандарм принимает ее, немедленно теряя свободу маневра: обе руки у него заняты. И Вилли невозмутимо дает ему в морду. Он падает. Второй не успевает двинуться, как Козоле своей железной черепушкой коротким движением бьет его в подбородок. Валентин уже за спиной у жандарма и начинает его душить. Тот широко распяливает рот, и Козоле недолго думая засовывает ему туда газету. Стражи порядка харкают, плюются, что-то бухтят, но все бесполезно: в глотке бумага, руки связаны сзади собственными ремнями. Операция проведена быстро, слаженно – но куда их теперь?
Выход находит Альберт: шагах в пятидесяти виднеется одинокий домик с вырезанным сердечком в двери – сортир. Мы, не теряя времени, запихиваем туда жандармов. Дверь дубовая, засов широкий, крепкий, выбираться им не меньше часа. Козоле – сама галантность – даже ставит под дверь велосипеды.
Остальные добытчики смотрят на все это, окаменев от страха.
– Разбирайте пожитки, – усмехается Фердинанд.
Вдалеке уже свистит поезд. Они зашуганно смотрят на нас, но дважды просить себя не заставляют. Правда, одна старушка очень недовольна.