На одинокой дороге
Шрифт:
Кошелек в бак, бак на крышку люка.
Дверь хлопнула, ударилась об стену и противно задребезжала.
— Где он?!
— Кто? — удивление разыграно искренне.
— Не зли меня крысеныш. Я прямо за ним бежал, а когда за угол заскочил, его уже не было. На улице только одна дверь достаточно близко, что бы он успел туда заскочить. Это твой вонючий кабак.
Зуб тяжело дышал, широко открыв рот и в своем мутно-синем мундире, казался одной из воинственных фигур, изображенных на фресках городской ратуши. Там на протяжении всех стен, от пола до потолка, с таким же героически
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Сюда с утра никто не заходил. Вы первый клиент за весь день. Что-нибудь налить?
— Ох, простодушный ты мой — шумно и вонюче выдохнул Зуб. — Не понимает он. — Огромный полицейский навис над Курти. — Я не забыл кто ты, ворюга. Ты можешь сколько угодно корчить из себя честного работягу, но я знаю, что руки у тебя, по-прежнему, чешутся, — Он игриво подмигнул, — Ничего и тебе их обрубим. Не ты первый не ты последний.
Курти не отвечал и Зуб заговорщицки прошептал:
— Тырим потихоньку, а Курти? Ну, скажи. Ведь шарят твои ручки по чужим карманам?! И ведь два предупреждения у тебя уже есть, как и у того щенка, что ты спрятал. Помнишь, что после второго предупреждения бывает?
Он поднял левую руку и красноречиво провел по кисти ребром правой.
— Оттяпаем тебе ручку, и нечем будет воровать.
Курти отвечал тихо:
— Вы ведь знаете, что я давно завязал. Смысла нет этим заниматься. У меня есть работа, неприятностей я не ищу.
— Ничего, они сами тебя найдут. А завязал ты или нет, я не знаю. Бога благодари, а лучше меня, что не попался пока. А если неприятностей не хочешь, скажи, где этого ублюдка заныкал и будем дружить дальше.
— Я уже сказал, что не понимаю, о чем вы говорите.
Зуб скорбно покачал головой:
— А я ведь всего лишь хотел тебе жизнь облегчить. Найти я его и так найду. У тебя не дворец, прятаться негде. А когда я его на свет божий вытащу, ты вместе с ним к палачу пойдешь. За укрывательство.
Еще не договорив, он направился прямо за стойку. У Курти похолодело внутри, когда Зуб, явно не колеблясь, шагнул к мусорному баку. Все! Этот чертов страж знает! А вся эта болтовня — так он играл с ним.
— Что тут у нас — вкрадчиво пробасил Зуб, поравнявшись с кучей мусора. И тут же нагнулся. Курти представил себе, как петля захватывает его руку и прижимает к деревянному чурбану, а сверху зависло лезвие секиры и закрыл глаза.
— Оп ля, а это что?
«Все» — сердце поперхнулось очередной порцией крови и остановилось.
— Так мы еще и клиентов дурим! Воровства и укрывательства нам мало.
Что?! Выпрямившийся Зуб держал в руках небольшую бутылку. Обычная глиняная бутылка, с широким горлом, фермеры в таких масло хранят. Только в этой не масло, а хозяйская медовуха. Самогон делался из меда и то ли дурмана, то ли белены, то ли того и другого. Добавляют пару — другую капель в пиво или вино, продукт становится крепче, дуреешь от него сильнее — клиент становиться сговорчивее. И уже не спорит, если с него за пять кружек берут цену как за семь.
Курти понял, что никакого люка
Зуб, не желая сдаваться, с азартом ревнивого мужа шарил глазами по залу, как бы решая, где проверить раньше — в шкафу или под кроватью? В задумчивости он хлебнул из бутылки. Курти открыл рот, чтобы успеть предупредить о некоторых особенностях этого напитка, но опоздал.
Зуб вытаращил глаза, покраснел, а из раскрытого рта вылетел звук похожий на брачную песнь моржа. Это должно быть обычная реакция на хозяйскую медовуху… Впрочем, наверняка Курти не знал. До Зуба таких смельчаков не находилось.
Полицейский, продолжая вращать глазами, заметил в руке Курти кружку, выхватил ее и сделал глубокий глоток. Замер, облегченно выдохнул и просипел:
— Ну и спиртяга. Вы чего туда намешали? Стекла толченного?
Сделал новый глоток из кружки, поморщился и добавил:
— И эту гадость вы вином называете? Кислятина, да еще и воняет.
— Нет, эту гадость мы называем уксусом — пожал плечами Курти. Я им ложки протираю. Но вы, если нравится, пейте. Все равно лучше, чем выливать потом.
Зуб вторично поперхнулся, кружка полетела на пол, глаза полицейского воткнулись в Курти.
— Ты щенок, паскуда воровская…
Не договорив, он своими ручищами сгреб Курти за рубашку…
— Эй, кто здесь хозяин?
Зуб и подвешенный Курти повернули головы к двери.
То, что он не местный, было видно сразу. И не столько по одежде, сколько по манере держатся. Местные даже ходят вразвалочку, как по палубе. А если стоят, то полусогнувшись. Жизнь здесь давит. А незнакомец стоял прямо, широко расправив плечи и склонив голову набок. Речь тянул на южный манер и говорил, как показалось Курти, властно и с легкой насмешкой.
Зубу тоже так показалось и очень это не понравилось.
— Позже зайдешь, — с намеком на то, чтобы незваный гость убирался, мрачно сказал он.
— А этот малый, в фартуке, что у тебя в руках болтается, разве не отсюда?
— Ты не понял? Тебе сказали — зайдешь в другой раз — с угрозой в голосе, повторил Зуб.
— Да я бы с удовольствием, при том, какой вы сердитый, но у меня не так много времени, и я кое-кого ищу. Над таверной нет вывески, а мне нужно знать, то ли это место.
Говорил незнакомец спокойно и все так же насмешливо, а в конце фразы даже развел руками, как бы извиняясь за сказанное. Плащ, при этом распахнулся и показал висящий на боку меч. Настоящий, боевой, а не игрушечная показуха, как у старших офицеров стражи.
Незнакомец подержал руки в том же положении, что бы меч можно было хорошо разглядеть, затем сложил их на груди.
Зуб растерялся. Курти это почувствовал по тому, как ослабла хватка. Зуба боялись все. И местные, и приезжие. Он полицейский, и он здоровый полицейский. До драк дело не доходило. Никто не хотел связываться. Не на месте, так потом в камере, этот громила вполне мог переломать все кости, а то и убить. Никто с него и не спросит. То, что вытворял приезжий выскочка, было не просто неуважение, а походило на угрозу.