На одной далёкой планете
Шрифт:
У Лидочки сквозняком прохватило в груди. Сейчас расскажет! Но Володя промолчал, а потом они стали говорить совсем на другую тему…
Остаток этого вечера они провели в небольшом кафе-чебуречной, на которое набрели, блуждая по московским переулкам. Посетителей здесь было немного, и Лидочка с Володей заняли отдельный столик в углу. Гардеробщик-швейцар объяснил, что заведение открылось несколько дней назад, и многие еще не знают о его существовании.
Это было типичное современное кафе, стилизованное под старину сводчатые потолки, дубовые столики и скамейки, над столиками висячие ажурные фонари с цветными
— Пить что-нибудь будем?
— Сок, если есть. Вино я совсем не могу.
Володя улыбнулся.
— Смотрите, какое совпадение! Я тоже не могу.
Он сходил в буфет и вернулся с двумя бутылками виноградного сока.
Выпили сока, съели чебуреков, которые оказались очень сочными и вкусными. Володя стал рассказывать, как в детстве, когда ему было пятнадцать лет, пьяные парни затащили его на деревенскую свадьбу и напоили самогоном, как ему было потом скверно — мать еле отходила.
— Есть такие дураки, — с неодобрением сказала Лидочка.
— К сожалению, есть, но лично я этим оболтусам очень благодарен за науку. Они у меня на всю жизнь отбили охоту к спиртному.
…Что-то муж никогда ничего такого о себе не рассказывал. Он вообще ничего не говорил о своем детстве, словно никогда не был ребенком.
— …Но откровенно говоря, у меня плохая наследственность, — сказал вдруг Володя.
— Как так?
— Да так. У меня был родной брат-алкоголик. Умер четыре года назад.
Он стал рассказывать о брате, и Лидочка внимательно его слушала. Звали брата Юрием. Он с детских лет страдал хронической болезнью печени. При таком заболевании пить, естественно, нельзя, и брат до двадцати лет действительно не брал в рот спиртного. А потом, как Володю в детстве, легкомысленные друзья угостили его вином, и произошла катастрофа. У Юрия вспыхнула страсть к спиртному. Он стал попивать, а потом и вовсе запил. Много раз после пьянок его отвозили в тяжелом состоянии в больницу, уговаривали, пытались даже лечить — ничего не помогало. Подержится немного и снова начинает пьянствовать. Так и слег.
— Хотите, покажу фотографию? — сказал Володя, как-то странно посмотрев на Лидочку. Он покопался в кармане и вынул оттуда небольшую фотографию.
— Это он на паспорт снимался, еще до запоя.
Лидочка взяла протянутую фотографию и ничего не поняла.
— Так это же вы?
С фотографии на нее смотрело юное, очень красивое и немножко печальное Володино лицо.
— Нет, это мой брат.
У Лидочки перехватило дыхание. Несколько секунд; она как завороженная смотрела на фотографию, совершенно уже ничего не понимая. Сердце у нее часто и тревожно стучало. Она медленно положила фотографию на стол.
— Как похожи… Значит, вы были близнецы?
— Да, так называемые однояйцевые близнецы. У нас с ним все до капли совпадало: внешность, вкусы, привычки. Только я слегка прихрамывал от травмы, полученной в детстве. Нас знакомые только так и различали.
Он спрятал фотографию и сказал со вздохом:
— Ужасно не повезло Юре. Была редчайшая, уникальная возможность спасти его.
— Какая возможность?
Володя долго сидел задумавшись,
— Гончаров хотел ему новую печень пересадить, да сроки не сошлись. Он и пил-то отчасти потому, что думал, что долго не проживет с такой печенью. Все одно, мол, помирать.
Он опять помолчал, глядя сквозь Лидочку отрешенным взглядом.
— Удивительные дела происходят иногда на белом свете, но люди ничего о них не знают. Если мы познакомимся с вами поближе, расскажу вам кое-что интересное.
Лидочка догадалась, что история с братом имеет какое-то отношение к ее мужу, но выспрашивать подробности не решилась. Может быть, стоило прямо сказать Володе, кто у нее муж? Лидочка поколебалась немного и не сказала. Не хватило духу.
Они опять ели чебуреки и пили сок, но Лидочка потеряла интерес к еде. Все эти таинственности основательно взбудоражили ее. Могла ли она даже помыслить, отправляясь в Москву, о том, что ждет ее здесь? Нет, они не шпионы — ни тот ни другой. Тут что-то совсем-совсем иное.
Поговорили о живописи, о том, что видели в Третьяковке, потом перешли на литературу и нашли много общего во вкусах. Лидочка пожаловалась, что молодежь совсем не читает классику. За дрянными детективами — очередь, а Пушкин новехонький стоит — академическое издание, и в то же время в магазине классику купить невозможно — стали вдруг престижными домашние библиотеки. Ничего не понятно.
— Почему же? Понять можно, — сказал Володя. — Люди подчас тратят бешеную энергию, чтобы обзавестись внешними признаками личности, самоутвердиться, и мало заботятся о накоплении духовных богатств — они же не видны.
— Да, да, — кивала, соглашаясь, Лидочка.
Она опять вспомнила своего мужа, который утверждал, что человек должен заниматься конкретной, практической деятельностью, производить материальные ценности, а не заниматься самокопанием. Даже ей, своей жене, он не раз советовал бросить библиотеку и перейти к нему на завод, хотя бы в отдел технической информации, если уж она так любит бумажную работу. Нет, они совершенно разные люди…
— Тем не менее посидеть вот так в кафе приятно, а?
— Приятно, — улыбнувшись, согласилась Лидочка.
Они пробыли в кафе до закрытия, отдохнули и наговорились. Потом шли по какому-то бульвару среди покрытых снегом деревьев и очутились на улице Горького недалеко от гостиницы «Центральная». Лидочка прочла табличку на углу: «Страстной бульвар». «Какое чудесное название!» — подумала она. В Григорьевске почти и не осталось улиц со старыми названиями. Все попереименовали.
Тихо падали редкие снежинки, переливаясь в свете уличных фонарей. Далеко впереди над Красной площадью горело желтое зарево. Они обогнули заваленный снегом памятник Юрию Долгорукому и остановились в черной тени у скверика.
— Спасибо, дальше я сама дойду, — сказала Лидочка, протягивая Володе руку. — А то вам еще добираться.
Володя взял ее руку в перчатке и прижал к губам. Они смотрели друг другу в глаза, молчали и улыбались. И промелькнула у обоих одна и та же искусительная мысль, и почувствовала Лидочка короткое движение с его стороны и инстинктивно отстранилась.
Володя все еще держал ее руку, и тогда она, улыбнувшись, нажала ему пальцем на нос и высвободила руку.
— До завтра, — сказала она, сделав два раза ладошкой.