На огне святом сожжем разлуку
Шрифт:
– Цыц!
– замахнулся на нее Горевей.
– Ишь, какая языкастая! Да я их как цыплят неоперившихся разгоню по дебрям лесным!
Царь с воинами и советниками ускакал за ворота городища, пыль покрыла витицкую дружину, а воронье все гуще и гуще собирается в грозовом небе. Где-то из-за горизонта доносятся глухие громы, в воздухе жарища, неизведанная тревога течет над землей и закрадывается в сердце царевны.
Она поднялась к себе в горницу, разыскала подружку Зорулю, схватила за руку.
– Что нам делать? Так хочется глянуть на битву, а батенька
– А тебе не боязно?
– испугалась Зоруля, прижав ладони к груди.
– Да нет! Так хочется, хоть плач!
– Так оденься парнем!
– Правда твоя!
– счастливо вскрикнула Мирося - Как это я не додумалась? Добудь мне рубаху и штанишки полотняные. и шапку из ягницы, чтобы косы убрать. Еще успею доскакать к Вороньему полю, пока не началось. Знаю короткий путь, через Медвежью долину.
Вскоре царевна уже возводила своего Гнедка в глубокий овраг по узенькой тропке меж сорняками. Там она оделась в отроческий наряд, приторочила свою вышиванку к седлу, вскочила на коня и лишь мелькнула между зарослей к Медвежьей долине.
Не успели утренние туманы открыть славутинский плес, как царевна уже выбиралась по стремительной круче к прадавней могиле, которая возвышалась на краю Вороньего поля. Из древне считали люди проклятым то поле, потому что кипело на нем огромное количество боев и можно было находить в сорняках желтые черепа и кости, а иногда случались ржавые мечи или подковы.
Вот и сейчас к зловещему полю сближались из двух сторон дружины противников, чтобы помериться силами. Глухо гудела земля, желтая пыль катилась над степью, кричала черная воронь, предвещая смерть многим воинам.
Мирося тревожно оглянулась. Все-таки страшно! Может, вернуться? А то наскочат чужестранцы, захватят в плен. Если бы кто был рядом!
А, впрочем, она не сама. На могиле кто-то сидит, прислонившись спиной к древнему каменному болвану. Кто же это? Свой или чужой? Присмотревшись хорошенько, Мирося узнала в той фигуре славного певца, известного всем яровитам слепого Бояна.
Воронье поле
Боян странствовал от юга, где гостил на Хортице у свободных рыцарей. Много городищ он посетил, много песен и дум пропел людям. За то имел от них почет, славу и убежище дружественное с пищей и бокалом меда хмельного.
Давненько услышал певец свободный, что утверждается на землях Витича новое царство, и очень огорчила та весть Бояна. И сказал он братьям - воинам славутинским:
– Пойду, понесу яровитам песню свободную, думу непокоренную. Может поможет это людям понять, где их путь достойный и единственный. Диво дивное, как легко сыновья воли отрекаются от самого дорогого? Даже волки-сиромахи и птицы заоблачные берегут волю свою, а люди – дети Лады - забывают заветы пращуров!
– Иди, Боян!
– сказали свободные воины.
Певец преодолел Дикое Поле, прибыл к пределам царства витицкого. В то утро, когда противник из севера ворвался к землям яровитским, добрался он Вороньего поля. Устав, сел на могиле отдыхать.
Внезапно
– Воронье, - прошептал певец.
– Плохой знак.
Лег на землю, прислонив ухо к траве.
– Стонет мать-земля. Войско двигает. Да и не одно - из двух сторон. Будет битва. Вот же и слышит проклятая птица, тучей кружит в дивоколе, ждет своего времени. О, а это кто там шелестит? Кто-то есть или мне кажется?
Не казалось Бояну. То шествовала к нему Мирося, одетая в мальчишескую рубаху и штанишки. Косу она запихнула под шапку, и теперь ее не узнал бы даже родной отец, тем более, что, пробираясь яром, девушка измазалась грязью.
– Кто там?
– отозвался Боян.
– Кто бы ты ни был - добрый человек или разбойник - подай голос.
– Это я, - несмело ответила Мирося, посматривая на горизонт, где все выше поднималась туча пыли.
– Кто такой «я»?
– насмешливо молвил певец.
– Что-то малое, голос тонок. Как будто девушка.
– Да нет, парень, - спешно отрицала Мирося.
– А чего приперла тебя нелегкая в такую пору на Воронье поле?
– Хочу глянуть на битву.
– Не ополоумел ли? Зачем оно тебе?
– А интересно - вздохнула Мирося - Слышал о рыцарях, героях, а битвы не видел. Говорят, что это красиво, весело!
– Кто такие мысли посеял в твоем уме?
– удивился Боян - Красиво? Не объелся ли ты белены?
– А мне отец говорил.
– А кто он - твой отец?
– Ну, кузнец он - смущенно говорила Мирося, ковыряя босой ногой землю - нет уже его. Я сирота.
– Гм, - покачал головой Боян, - твой отец, сынок, или дурак, или царь.
– Царь?
– удивилась Мирося.
– А то же почему?
– А очень просто, - приязненно объяснил Боян.
– Потому что цари, сынок, смотрят на битву сбоку. Залитый кровью не скажет, что это весело. Вот если бы тебя распахнули до пупа.
– Что вы?!
– сплеснула в ладони Мирося, ужаснувшись - Такое страшное говорите! Разве такое бывает?
– Бывает!
– вздохнул Боян.
– Был я дружинником, резался в страшной сече. Всего насмотрелся. Меня с побратимом старшим захватили враги да поиздевались. Глаза мне выжгли, а тогда пустили вниз за водой в лодке на глум, на муку. Хотел я на себя руки наложить, и спас меня древний Боян. Выходил меня, просветил сердце. И понял я, что не я один в мире несчастный. Море муки над миром катится. Я слеп глазами, а те слепы сердцем. Это куда страшнее, сынок.
– Слепые на сердце? Кто же то?
– А хотя бы и владыки, цари. Бьются, умножают сокровища, земли заграбастывают, а зачем? Какой в этом толк? Голый приходишь в этот мир - голый уйдешь из него. Кому же оставишь кучу того хлама, ради которого море крови пролил? Вот настоящие слепцы! А мне этого не нужно: вольный, как птица! Хожу лесами, полями, людей увеселяю или огорчаю. А как звать тебя?
– Мирославом зовут.
– Хорошее имя - похвалил Боян - Есть хочешь?
– Да нет, я сыт.