На осколках разбитых надежд

Струк Марина

Лена смотрела на эти лица и чувствовала, как в ней волной поднимается отвращение к этим людям, так открыто ищущих расположение немцев, заискивая перед ними и стараясь угодить во всем. Ей пришло в голову, что они чем-то похожи на ее мать, живущую в собственном иллюзорном мире. Эти люди точно также полагали, что они делают все это только во благо, существуя в своем Минске, где жители свободны и абсолютно счастливы в услужении немцам. И, наверное, в этом мирке действительно партизаны, то и дело нападающие на немецкие отряды в селах или патрули в городе, представляются им преступниками и разбойниками.

— Если бы нам позволили

иметь собственные вооруженные отряды, мы бы в два счета разделались с этими бандитами! — горячился Франтишек Кушель, то и дело дергая в волнении полу мундира. — Поверьте, настоящие патриоты только будут рады помочь вам окончательно решить вопрос с этими остатками жидокоммунистического прошлого. Многие белорусские парни готовы встать на охрану порядка ради спокойствия родной страны.

«Настоящие патриоты» не знали толком немецкого языка, а немцы в их небольшом кружке не знали русского, на котором говорили коллаборационисты. Поэтому именно Лене пришлось взяться за перевод. Хотя ей стоило больших трудов не только подбирать слова для замены незнакомых, но и сохранять на лице отстраненность. Но не сумела все же. Не выдержала, когда заговорили об одной из последних статей в газетенке, издаваемой националистами под контролем отделения Ротбауэра.

— Мы все вместе делаем важное дело — доносим до местного населения истину, — склонил голову довольный похвалой гауптштурмфюрера редактор, Вацлав Козловский, которого так ненавидел Яков из-за авторских статей, клеймящих евреев и коммунистов. — Мы понимаем, как важно показать населению, что они теперь свободны от тоталитарного гнета жидобольшевиков, и могут говорить открыто обо всем. И что самое главное — говорить на своем родном языке. Ведь почему так мало людей говорят по-белорусски? Только потому что большевики-евреи запрещали любое проявление национального самосознания и преследовали за это. Я по-прежнему уверен, что всякий кто, по-прежнему говорит на русском языке, не белорус. Более того, я убежден, что это еврей, который почему-то находится вне стен гетто… Простите, вы не переводите господам офицерам. Я слишком быстро говорю?

— О нет, — улыбнулась Лена. — Ваш русский превосходен…

Козловский не сразу понял, о чем она говорит. А когда понял подтекст ее злой иронии, прищурил глаза и взглянул на нее так, что невольно мороз пошел по коже.

— Моя милая, ваше дело переводить господину гауптштурмфюреру. Вам несказанно повезло, что знание немецкого языка дает вам право думать, что вы нужны в новом мире. Будь моя воля, в Минске не осталось бы ни одного москаля-оккупанта…

— О чем речь? — вмешался Ротбауэр, чутко уловив изменившееся настроение беседы. И посмотрел при этом не на Лену в ожидании перевода, а на одного из немецких офицеров, который не совсем верно, но все-таки сумел передать суть разговора.

— Не будьте столь поспешны в суждениях, господин Козловский, мой вам совет, — произнес после короткой паузы Ротбауэр таким тоном, что у того дернулся невольно уголок рта прежде, чем Лена перевела по знаку гауптштурмфюрера. — Я уже неоднократно вам говорил, что, выпуская газету исключительно на белорусском языке, вы теряете читателей. А нам очень важен каждый из них.

— Но мы же начали печать и на русском…

— Но сколько вы этому сопротивлялись.

Козловскому ничего не оставалось, как склонить голову в знак согласия. Лена увидела в его жесте еще и знак покорности. Как бы ни притворялись

друг перед другом эти «свободные» националисты, как бы ни твердили о своей свободе и новой жизни, все же они были марионетками в руках оккупантов.

— Кстати, хочу заметить, что мне импонирует ваша новая политика в отношении материала, — тут же после «кнута» использовал «пряник» Ротбауэр. — Карикатуры, фельетоны, забавные стишки — это отличный ход. Не надо в лоб населению бить серьезными статьями. Все надо делать тонко и легко. Вы нашли хороший материал для последних выпусков.

— Весьма, весьма! — с готовностью откликнулся Козловский. — Талантливые сыны Беларуси! Если господин гауптштурмфюрер пожелает, я представлю ему наших новых карикатуристов и авторов.

— Я постараюсь найти время в графике, — сообщил Ротбауэр. — Но не ранее начала июня. Эта неделя вся расписана, а в конце следующей я должен выехать в Несвиж.

— О Несвиж! — воскликнул деланно восторженно Кушель. — Невероятное место! Центр ординатства Радзивилла. Жаль, что большевики разграбили его дочиста в свое время, когда Советы оккупировали эти земли в тридцать девятом. Или вы тоже пленились легендой о несметных сокровищах Радзивиллов, спрятанных где-то в подземелье?

Лена смягчила в переводе последнюю ироничную фразу, но заметила, что Ротбауэр недовольно поджал губы на какие-то секунды, выдавая свое раздражение. Но он ничего не сказал, только улыбнулся в ответ, словно поддерживая шутку. Лена выдохнула с облегчением, когда гостей пригласили к столу, но ее радость была омрачена резким выпадом в ее сторону со стороны Козловского.

— И все же я бы советовал вам учить белорусский язык, фройлян, он пригодится вам скоро в новом мире, — бросил он ей зло, когда приглашенные последовали медленно к дверям столовой, и она осталась одна, оставив Ротбауэра чуть позади.

— Что он сказал? — неожиданно для Лены спросил гауптштурмфюрер у кого-то за ее спиной. И когда ему перевели, произнес со смешком, вызывая тем самым приступ веселья у немецких офицеров. — Ох уж это местное самодовольство! В новом мире пригодится белорусский язык! Нет, не переводите! Пусть пребывает и дальше в своем особенном мире.

Весь вечер Лена размышляла над этими словами. Ей почудилось в них что-то зловещее. Особенно когда заметила, как рассадили гостей рейхскомиссара за длинным столом в столовой — немецкие офицеры во главе с Кубе на одном конце, главы национальной организации на другом.

Только на обратном пути с ужина Лена вернулась к мысли, которую упорно загоняла в дальние уголки разума, чтобы не выдать своего волнения и своей заинтересованности.

— Поездка в Несвиж? Я слышала, там замок, и неплохо сохранившийся, — произнесла она равнодушно, разглядывая несуществующие складки на подоле платья. — Будем заводить новую картотеку? По Несвижу?

— Рано судить, — бросил в ответ Ротбауэр спустя время, когда она уже и не ждала ответа. — Сомневаюсь, что после большевиков там что-то осталось. Да еще с прошлого лета в замке расположился госпиталь. Немецкая нация — великая нация, но среди солдат все еще есть необразованные бауэры, которым все равно, чем они будут топить камин грубо сколоченным табуретом или антикварным стулом семнадцатого века.

Гауптштурмфюрер впервые говорил с ней так открыто, и Лена не могла не взглянуть на его профиль, еле различимый в темноте салона автомобиля.