На осколках разбитых надежд

Струк Марина

Рихард не обрадовался ее приходу, хотя глаза его и сверкнули радостно в первые секунды. Но потом они снова стали пустыми, на лицо набежала тень. «Уезжай!» — потребовал он, когда они обменялись несколькими отвлеченными фразами, избегая говорить о главном. Этот напор ошеломил Лену и погасил радость, вспыхнувшую при виде него.

— Не стоило так делать, — сказал он отстранено и резко. Совсем как тогда, когда они только начинали свое знакомство в Розенбурге. Когда она была простой русской служанкой, а он — героем рейха и представителем знатной прусской фамилии. — Ты сделала глупость. Не следовало оставаться. Вы,

русские, всегда слишком импульсивны… Не просчитываете последствий.

Ей хотелось тогда ответить что-то резкое и, возможно, вопросом «А ты?». Ведь он был свободен на территории союзников и планировал уехать. Но все-таки решил перейти границу зон и найти ее, едва узнал, что, возможно, она жива. Но она увидела тогда в глубине его глаз, что решение прийти в Дрезден было полностью обдуманным, и он осознавал все возможные последствия, которые не стали для него неожиданностью. Увидела и промолчала.

— Ты должна уехать из Германии. Оставаться здесь сейчас — безумие. Никто не сможет предсказать, чем ответят победители побежденным, — Рихард посмотрел в сторону Кости, державшегося на расстоянии от них, но наблюдавшего за их свиданием цепким и злым взглядом. — Ты обязана уехать с капитаном, как и планировала. Я не должен был вмешиваться. Я хочу, чтобы ты уехала, Ленхен, слышишь? Уезжай!

— Потому что ты женат? Поэтому хочешь, чтобы я уехала? — вырвалось обидой из груди совсем не то, что она хотела сказать ему. Он посмотрел на нее таким взглядом, что стало ясно: произошла какая-то ошибка, и он не был женат.

И тогда Лена вдруг заплакала. И эти горячие слезы растопили его ледяную броню, в которую он намеренно облачился перед свиданием. «Шаг назад!» — заорал охранник, когда Рихард резко шагнул к проволоке и тут же отступил, осознавая последствия этого шага для них обоих.

— Прошу тебя, мое сердце, уезжай! — заговорил он быстро и сбивчиво, понимая, что минуты, отведенные им на встречу, уже почти истекли, судя по взгляду охранника на наручные часы. — Уезжай! Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Чтобы не знала голода и холода. Чтобы никогда больше не плакала от страха или горя. Чтобы ты жила той жизнью, что была до войны. Пойми же, так нужно! Капитан позаботится о тебе. Он защитит тебя. Не думай обо мне. Меня уже нет, мое сокровище, кончено. А ты… Судьба подарила мне только мгновения рядом с тобой. Эти мгновения стали для меня всей жизнью. А для тебя… Я хочу, чтобы для тебя они так и остались лишь эпизодом. Так должно быть. Потому что для меня все кончено. А твоя жизнь только начинается… Ради меня, мое сердце, уезжай!

Об отъезде твердил и Соболев, пытаясь сломать удивительную для него решимость. Он не принимал никаких отговорок и упрямо шел к своей цели, твердо вознамерившись увезти Лену из Германии. Она ясно читала эту решимость в его глазах.

— Документы пропали, но шанс еще есть, — убеждал ее Костя. — Ты можешь вернуться домой под немецким именем. Как моя жена. В этом случае нам не нужны бумаги из арбайтсамта, которые ты потеряла в поезде, и не будет лишних вопросов при проверке.

О подобном Лена даже не думала, поэтому его предложение, сделанное строгим и напряженным тоном, ошеломило ее, хотя и тронуло до слез.

— Это невозможно.

— Возможно при большом желании. Если понадобится, я дойду до главнокомандующего, чтобы получить разрешение.

— Нет,

ты понимаешь…

Как объяснить, не задев его чувств, что их брак был невозможен не только по этим причинам? Она никогда не сможет стать ему той женой, которой он заслуживал — любящей и верной не только телом, но и душой. О любви не было сказано ни слова, но Лена знала, что Костя чувствует к ней. Читала в его глазах, слышала в его голосе. Выстоит ли эта любовь под грузом обиды и горечи от того, что он считал предательством и что медленно разъедало его изнутри? Но самое главное, Лена никогда не сможет дать ему того важного, что должно быть в союзе мужчины и женщины — детей. Костю ждало после войны только самое лучшее, она верила в это всем сердцем, но быть частью этой жизни она не могла и желала.

Но Лена также знала, что Костя ни за что не отступится, пока не добьется своего. Недаром он запретил ей выходить из дома и отобрал документы, без которых в советском Дрездене нельзя было и шагу ступить. А его неожиданное предложение только укрепило Лену в том, что она обдумывала на протяжении последних дней.

Если Рихарда признают виновным и осудят на заключение в лагере, она поедет в Берлин и откроет всю правду о себе в пункте перемещенных лиц. И если ей суждено быть наказанной за свою любовь к немцу, то так тому и быть. Главное, они будут вместе в Советах, а дальше будет видно, что и как. Теперь она точно не потеряет Рихарда.

Глупое и наивное решение. Теперь, зная о том, чем грозили тогда подобные романы русских с пленными немцами, она понимала это. Да и скорее всего, им бы никогда не позволили даже переписываться, не то что встретиться снова! Редкие счастливые исключения при огромном количестве несчастных судеб. Но, к счастью, ей удалось этого избежать. Потому что в очередной вечер ее заключения на Егерштрассе Костя вдруг вернул ей документы и сообщил, что отныне она свободна.

Рихард умер в лагере?! Эта мысль буквально сбила с ног и едва не остановила сердце в слабом от переживаний и отсутствия аппетита теле Лены. Но нет, все оказалось иначе.

— Его передали британцам. Наши решили угодить союзникам и отдать им «фюрерского сокола», — коротко рассказал Соболев, не глядя на побледневшую Лену. — Просто забудь о нем и живи дальше.

— Как? Как это могло случиться? Откуда они узнали?..

Костя ничего не ответил, предоставив Лене еще долго гадать, откуда британцы узнали, что в плен к советским войскам почти по своей воле пришел «Сокол Гитлера», которого они так жаждали получить в свои руки.

— Когда его отправляют в зону британцев?

— Уже отправили. Еще вчера утром его увезли в Ганновер.

Несколько слов, разбивающих надежду не только на возможное будущее с Рихардом, но и хотя бы на последнюю встречу. Теперь их снова разделяли границы, которые ей никак нельзя было пересечь. И выходило, что Костя прав — у нее не было иного пути, как принять его предложение и вернуться домой.

Тогда Лена ни о чем вообще не думала несколько дней кряду. Только плакала и плакала, опустившись без сил на пол и прислонившись спиной к стене, невзирая на явное недовольство Соболева этими слезами и ее горем. Он не попыток ни поднять ее, ни успокоить. Просто сидел и наблюдал ее плач, как наблюдают за капризным ребенком, которому отказали в желаемом и истерику которого просто пережидают.