На острове Буяне
Шрифт:
Он прошёл ещё несколько шагов, перебирая прошлое.
– И как это люди на училках женятся? – строго спросил он Брониславу. – Можешь ты мне объяснить?
Она засмеялась и пожала плечами.
– Всю жизнь потом в учениках живут! – поражался Кеша. – Или – на медичках?!. Медичка – ещё хуже: она же в любое время тебя нужным препаратом отравит безошибочно, как специалист! По науке. Один неверный шаг с твоей стороны – и ты на том свете. Две таблетки тебе протянула, вместо одной: бабах – инсульт. А будет считаться, что ты сам их взял… Нет, никогда не подвергал себя такому справедливому возмездию.
– Пришли, – дёрнула его за рукав Бронислава. – Стой.
Кеша с недоумением принялся читать вывеску на бревенчатом доме, длинном, будто казарма.
– Как у вас, в Буяне, загсы… – близко! – поразился он, мрачнея. Однако на крыльцо шагнул уверенно.
[[[* * *]]]
Они попали сначала в тёмный длинный коридор с певучими прогибающимися половицами и долго шли, как слепые: держась друг за друга. И поворачивали в кромешной тьме дважды или трижды. Наконец Бронислава и Кеша нащупали дверь, обитую дерматином.
В загсе никого не было. Только заведующая стояла на столе и прилаживала над окошком гардины с новыми негнущимися шторами. Бронислава заглянула сначала, а потом шепнула Кеше через плечо, в темноту коридора:
– Ч-ш-ш, тут постой. Я одна пока… Уйди только с этой половицы – скрипит.
Зайцева обернулась, не опуская рук:
– Бронь? Ты что ль? С кем ты там толчёшься?
– Да вот, говорю: ну и Анна Павловна, красоту наводит. Весёленький матерьяльчик, это почём такой? У нас выкидывали? Прям весёленький.
– Слышь, ты убери-ка мне с окошка «Ваньку мокрого», а то ведь точно занавеской поломаю…
Бронислава перетащила тяжёлый горшок с цветком на стол.
Полюбовавшись шторами, Зайцева сказала:
– Всё! – и тяжело спрыгнула со стола.
– Гляди, как он у тебя хорошо растёт, – кивнула Бронислава на разросшийся огромный куст, усыпанный сплошь мелкими алыми цветками.
– Не скажи! – посуровела Зайцева. – Совсем доходил. Думала: не жилец. Домой брала да водой, которой мясо мыла, поливала. Дух от земли, правда, тяжёлый шёл. Зато смотри, как окреп: пальцем ткни – брызнет. А бутончиков-то видишь сколько набил? Цветёт всю зиму без роздыху.
– Тебе смородины кручёной, Нюр, надо? Я много накрутила. А вчера банку достала да про тебя вспомнила. Думаю, Анна Павловна сегодня совсем без смородины сидит.
– Ох, не говори. У кого огороды в низине, смородина совсем не уродила. Вода-то в этом году когда сошла… Ну, оно ведь с трёх сторон – Обь. Считай, полуостров. А раньше, говорят, вовсе остров был, – завздыхала Зайцева. – Остров Буян… Как же тут
– Поздно, ой – поздно, Нюр, вода спала! А меня, прям с весны самой, мужик один всё сватал…
Зайцева непонимающе заморгала светлыми ресницами.
– Я на базаре ведро чёрной брала, – сказала она наконец. – Вареньем переварила… А кручёной – нету.
–Ну я тебе пару банок дам. Заходи.
–И что за мужик?
– Да ты не знаешь. Он в каждом письме сватал, а я не соглашалася. Думаю, кто их, городских, знает, – отщипнула Бронислава с «Ваньки мокрого» пожелтевший листок, заботливо отыскав его у самых корней. – У нас и моды-то здесь такой нету, не за здешних выходить. За озёркинских ещё – так-сяк, а уж за шерстобитовских – нет. Не говоря про городских… Ну вот он щас ко мне приехал.
– Батюшки! – взмахнула руками Зайцева. – Страх какой…
– Он уж на работу устраивается. В редакцию. У нас работать будет, – похвалилась Бронислава со скромностью. – Обещали ему.
– Ну?!! – не поверила Зайцева.
– Ага. Говорит: айда распишемся, на этой работе нельзя не по закону жить.
– А ты что?
– А что я? Думаю, вот: с Анной Павловной посоветоваться надо. Она законы знает… Даже не знаю, расписываться что ль? Или погодить? Всю голову себе изломала. И вдоль, и поперёк.
Зайцева подпёрла веснушчатую щёку рукой, строго сдвинула густо накрашенные брови:
– Ну он тебе-то как? Самой-то?
Бронислава вздохнула, потупила глаза. Потом выискала привядший крохотный цветок. И сорвала прилежно, неторопливо:
– …Нравится, Нюр. Что нравится, то нравится.
– Ну а кого же тогда советоваться? Город из-за тебя, гляди-ка, бросил!
– Он тут, в коридоре ждёт.
– А-а-а! – в изумлении открыв рот, Зайцева тут же зажала его ладонью и стала опасливо поглядывать на дверь сквозь цветущий куст.
– А я ему говорю: как щас Анна Павловна скажет, так и будет. Я что думаю? – зашептала Бронислава, пригибаясь к столу. – В один день, думаю, расписаться-то лучше, без шума. Правильно, Нюронька? Потихоньку.
Зайцева отряхнула извёстку с кофты, поправила жёлтые кудри над чёрными бровями и немного подумала.
– Зови! – хлопнула она ладонью по столу.
Но дверь распахнулась тут же, до всякого приглашенья.
– Что, лампочку ввернуть нельзя, в преддверии семейной жизни?! – сердито щурился Кеша на свету. – Загс называется… Тоже мне, ботаники. Держат людей, как в погребе! Без всякого фотосинтеза, проклятье… Тут, в вашем коридоре, самый цветущий жених поблекнет. По ходу жизни… Вот, дер-р-ревня. Пока не подскажешь…
Зайцева сначала широко раскрыла глаза – а потом отрезала:
– Там у нас – женихи временные, в коридоре-то. А постоянный – вот он, раскудрявый наш: «Ванька мокрый». Весь на свету. Нам этот – главней. А всякие залётные перебьются. За пять минут не облезут… Облезлые тем более, – прибавила она с вызовом.
– Какие пять минут?! – взвился Кеша. – Я, образованный человек, поэт, художник, должен битый час торчать в темноте чиновничьих лабиринтов!.. Проклятье. Другой бы художник, между прочим, давно сбежал. Из вашей тьмы веков. Если бы дверь, конечно, нашёл… Особенно, если бы магазин рядом был.