На острове нелетная погода
Шрифт:
— Ну, Степа! — захохотал вдруг Дровосеков. — Никогда не думал, что ты врать так здоров.
— Ничего не вру, — смутился Неудачин. — Вот посмотрите. — Он выбрал из пачки еще три фотокарточки и протянул капитану. — Это вот я щелкнул его, когда он справлял победную тризну. Это вот — когда услышал, видно, щелчок затвора фотоаппарата и повернул ко мне голову. А это вот — уже увидел меня и приготовился броситься.
— И как же было далее? Конечно, догнать такого спортсмена медведю не под силу.
— Вас точно догнал бы, — отрезал с издевочкой Неудачин. — А у меня на шее карабин висел, и я успел медведю три пули в грудь влепить. Вот
Дровосеков повертел фотокарточку. Я протянул к ней руку, и он молча отдал. На снимке действительно рядом с тушами кабана и тигра лежал медведь.
— А что было потом? — спросил я.
— Ничего особенного, — смущенно пожал плечами старший лейтенант. — На выстрелы мои примчался Шостин. Мы разделали тушу, сварили шурпу из медвежатины. Никогда не ели? Неимоверная вкуснятина. А шкуру я домой приволок. Кто не верит, можете прийти посмотреть.
— А скажешь, сколько заплатил? — снова подначил Дровосеков.
— Скажу, приходите, — не растерялся Неудачин. Убрал фотокарточки и пошел бриться.
Несмотря на то что мы встали ранее обычного и весь день были на ногах, немало истратили сил и нервов при постановке задачи и ответе генералу Гайдаменко, я долго не мог уснуть. Вспоминал рассказ Неудачина и думал о нем. Вот ведь какое откровение — все считают его белоручкой, интеллигентиком, а он на медведя с фотоаппаратом пошел. Я ставил себя на его место и ломал голову, как бы поступил; скорее всего, схватился бы за карабин, а не за фотоаппарат. А Неудачин молодец. Не зря я отстаивал его, и не напрасно инструктор в училище втолковывал нам одну из летных заповедей: о летчике судят не по внешнему виду и годам, а по летному почерку и делам.
Первой на вылет получила команду первая эскадрилья. Ей поручалось произвести разведку военно-морского порта «противника» и нанести по нему ракетно-бомбовый удар. Поскольку эскадрилья находилась под моей опекой, на разведку решил лететь сам. А для отвлечения ПВО «противника» послать пару Пальчевского.
По условиям задачи порт охраняется истребителями и ракетами класса «земля — воздух». Надо как-то обмануть «противника», выйти на объект незаметно, сфотографировать его и уносить ноги.
Мы с Пальчевским обсудили детали полета. Он взлетит позже и пойдет над морем вдоль острова строго на север. Потом разворачивается, подходит к материку и идет вдоль побережья на малой высоте, прикрываясь засветками от сопок, до самого порта. Конечно, вряд ли паре истребителей удастся пройти над морем, хотя и под прикрытием сопок, незамеченно. Но другого, лучшего варианта вроде бы и нет. И «противник» должен клюнуть, сосредоточить все внимание на этой паре. А я тем временем, пройдя сотни полторы километров на юг, устремлюсь в глубь материка (тоже на предельно малой высоте), развернусь над рекой на сто восемьдесят градусов и пойду вдоль реки, затененной с обеих сторон сопками, до траверза порта. А там, по долине, маневрируя между сопок, выскакиваю на цель. Взмываю ввысь и на кабрировании фотографирую ее. Сразу же сваливаюсь на крыло, чтобы не сбили ракетами, и ухожу тем же маршрутом, срезав его невдалеке от слияния долины с рекою, домой.
Сверили часы, и я пошел к своему истребителю.
Утро только занималось, легкая изморозь размазывала горизонт и подножия сопок, дальние постройки и лесные массивы — все казалось серовато-голубым, каким-то нереальным, нарисованным. Снова вспомнилась Инна — в такие осенние морозные утра мы любили с нею бродить по
Техник доложил, что самолет к полету готов. Я проверил заправку топливом, осмотрел несколько неуклюжего, с двумя горбами, моего конька-горбунка и невольно ласково погладил его по холодной стальной обшивке. Он остался моим единственным верным другом, кто, кажется, понимает меня, сочувствует. Есть, разумеется, еще друзья — Григорий Лесничук, Иван Дятлов, я с ними обсуждаю все житейские и служебные проблемы, но чего-то в наших отношениях не хватает, и между нами существует какая-то невидимая непреодолимая грань, не позволяющая распахнуть настежь душу, как, скажем, было у меня с Юркой. Нет, я ничего не утаиваю ни от Лесничука, ни от Дятлова, но поделиться с ними самым сокровенным желания и охоты нет.
Кабина встретила меня знакомым приятным запахом эмалевой краски, специфическим, чисто самолетным запахом, действующим на меня, как эликсир бодрости, и я, забыв обо всех земных печалях, запустил двигатели. Полет, утреннее заревое небо развеяли окончательно мою хандру, и мысли, как подойти к объекту «противника» незамеченным, обмануть его ПВО и выполнить задание, заполнили голову.
Бреющая высота. Давно ли ее считали запретной, и летчика, позволившего себе «брить» над землей, называли воздушным хулиганом и строго наказывали. Наверное, правильно делали: незачем подвергать себя риску, когда в том нет необходимости. Раньше, когда были только зенитные орудия, пулеметы, летчики стремились забраться повыше: не всякий снаряд долетит и вероятность попадания уменьшается. Теперь чем выше, тем легче ракете попасть, вот и вынуждены летчики жаться к земле-матушке, укрываться ее сопками и буграми.
Остров исчез из виду, и над морем я летел буквально считанные минуты. Метеоролог дал точный ветер — на долину я вышел в строго намеченном месте. Убавил обороты двигателей: видимость над материком хуже, над долиной висит туман, а она петляет то вправо, то влево, сопки появляются по курсу полета неожиданно, чуть зевнешь — и, как говорил Юрка, «полный рот земли обеспечен», потому приходится жертвовать скоростью. Нагоню над рекой: точный выход на цель по времени — девяносто процентов успеха в решении задачи.
Чем глубже на материк, тем плотнее туман, он поднимается все выше, заставляя меня увеличивать высоту полета. Шурую ручкой управления и педалями, отворачивая то влево, то вправо; каменистые вершины сопок проносятся под крыльями, грозя временами острыми зубьями распороть брюхо самолета. Хорошо, что солнце только начинает всходить и не прогрело еще воздух, иначе болтанка заставила бы меня попотеть покрепче, хотя и без того я чувствую соль на губах, пощипывание глаз — капельки пота скатываются со лба и с переносья, взмокли шея и спина. Усмехаюсь над собой: экая принцесса на горошине, комфорт захотел в боевой обстановке! Вечно было и будет: «хочешь жить — умей вертеться», думай не о неудобствах, а о том, как обхитрить «противника».