На острове нелетная погода
Шрифт:
После боевого разворота видим над полигоном изумительную по красоте картину: к земле тянутся целые гирлянды разноцветных огней, пунктирных — трассирующих снарядов, — точечных, кометных со шлейфами; за нами на цель пришли вертолеты и «обрабатывают» объекты «противника» разным оружием.
Возвращаемся домой в превосходном настроении, почти уверенные, что ракеты «противника» нас не поразили: те, которые уцелели от удара группы Пальчевского, вряд ли что-либо могли противопоставить в такой ситуации нашим противоракетным маневрам.
Но
Едва зарулили на самолетную стоянку, как ко мне подошел возбужденный и злой Дятлов. Ничего не объясняя, набросился на меня:
— Досоглашался, доподдерживался! Теперь не с почином, а с ЧП прославимся на все Военно-воздушные силы.
— С каким ЧП, объясни, пожалуйста, — не придал я особого значения его словам, зная, что он теперь любую малейшую промашку Лесничука будет считать чрезвычайным происшествием.
— А ты что, с луны свалился? — продолжал наседать на меня замполит, словно виновником случившегося был не кто иной, как я.
— Почти, — съязвил я. — Как видишь, не на земле сидел. Говори, что тут стряслось.
— А то и стряслось, что следовало ожидать. Ты же видел, какие помехи дал Обламонов.
— Ну и что? Эка невидаль — помехи! И некогда мне было досматривать их.
— Вот-вот! И Лесничук считал: эка невидаль! А как поставил их Обламонов, ни КП наш, ни летчики ничего рассмотреть не могли. — Дятлов помолчал, давая время осмыслить случившееся и предугадать последствия.
— Не тяни ты! — прикрикнул я.
— Лесничук, как всегда, решил схитрить, — продолжил рассказ Дятлов. — Приказал Октавину и Супруну действовать, как учили, то есть отработать друг по другу. А топлива было уже только на обратный путь — почти полчаса они утюжили воздух в зоне барражирования. Поскольку Супрун был позади, ему Октавин и скомандовал работать. Да и стыдно, наверное, самому было очки втирать начальникам. А тут команда — курс домой и снижаться. Супрун передал, что цель видит — «захват» — и исчез. Ни на экране, ни на связи. Минут пять молчал. Думаю, либо он попал в струю самолета Октавина и его так швырнуло, что он падал чуть ли не до земли, либо при развороте потерял пространственное положение.
Когда Дятлов сказал, что самолет исчез, у меня мелькнуло точно такое же предположение — Супрун потерял пространственное положение и падал, пока не восстановил его, И все-таки хотелось верить в лучшее.
— А что Супрун говорит?
— Молчит. Только пожимает плечами. Видно, Лесничук предупредил его — он с ним разговаривал раньше меня.
— Не станет же он скрывать ЧП?
— Как сказать, как сказать, — многозначительно усомнился Дятлов. — Супрун атаковал ведущего не по своей воле — разговор записан на магнитофонной пленке.
— Если он действительно падал, это легко установить по бароспидограмме.
— Вот я и хотел это сделать, а командир запретил. Сказал, что разберемся дома. Кстати, получено штормовое предупреждение — движется тайфун, и полк должен
Поговорить о неудавшихся перехватах и о пятиминутном исчезновении Супруна мне до отлета с острова так и не удалось ни с Лесничуком, ни с Супруном: надо было организовать перелет не только истребителей, но и транспортных самолетов, доставивших на запасной аэродром технический состав и всевозможное техническое оборудование, необходимое для работы в полевых условиях. И вся эта забота легла на мои плечи: Лесничук находился рядом с посредниками на КП и командовал оттуда.
На рассвете все экипажи, в том числе и два транспортных самолета, приземлились на нашем стационарном аэродроме Вулканска. Лесничук дал команду летно-тактическим учениям «Отбой», зачехлить машины и после завтрака идти на отдых; в 13.00 — обед и в 14.00 — построение.
Спал я, несмотря на нервное переутомление, мертвецким сном. Даже ничто мне не снилось. Зато проснулся в половине двенадцатого бодрым и вполне отдохнувшим. Принял холодный душ, побрился и первым делом отправился к дешифровальщикам.
К моему удивлению, бароспидограммы с самолета Супруна у них не оказалось. Была и кинолента, отчетливо зафиксировавшая мастерскую атаку летчика, правда, с очень короткой дистанции, и магнитофонная пленка с записью переговоров, и барограмма скоростей, перегрузок, кренов, в общем, всех данных объективного контроля, за исключением бароспидограммы — указателя высоты полета самолета.
Сержант-дешифровальщик ничего вразумительного сказать об исчезновении бароспидограммы не мог: вроде бы была, вроде бы забрал то ли Лесничук, то ли Октавин, то ли сам Супрун.
Ладно, думаю, раз Лесничук был в комнате дешифрирования, он ее и забрал, чтобы никуда не исчезла и не было всяких кривотолков. Но опытному глазу нетрудно было заметить кое-что и по барограмме кренов и перегрузок: как раз на завершающем этапе атаки они превышали допустимые. Похоже, Дятлов прав: Супрун подошел к Октавину настолько близко и точно в хвост, что попал в спутную струю ведущего и его швырнуло вниз. И не побывай Супрун в подобной ситуации прежде, кто знает, чем бы кончился этот полет… Правда, Супрун может отрицать такое умозаключение: крен и перегрузку, мол, создал преднамеренно при выходе из атаки. И вот в этом случае показания высотомера ой как нужны…
В столовой я дождался Лесничука и спросил у него о бароспидограмме. Он отрицательно покачал головой — не брал и не видел. И тут же успокоил меня:
— Никуда она не денется, разберемся.
Мы пообедали и вместе отправились в штаб.
— Что с перехватами? — поинтересовался я.
Лесничук пожал плечами:
— А ничего. Только пару и подняли. А потом — штормовое предупреждение.
— Это нас и спасло? — прямо глянул я в глаза командиру.
Он отвел взгляд.
— Вообще-то Обламонов подсунул нам большую свинью. Но ничего, мы тоже не лыком шиты.