На пасеке
Шрифт:
Никто не знает, в чём тут дело, но все молодые матки всех пасек какой-то одной округи прилетают каждой весной в одно и то же место, на один и тот же луг. А потом они возвращаются в родные ульи, чтобы уже никогда больше не выходить из его темноты. А живёт матка четыре и даже пять лет.
Для матки обязанности перед семьёй только ещё начались. Для трутня уже кончились. Теперь он вольный казак. Хочешь в улье сиди, хочешь лети на прогулку.
Летит трутень, вид у него деловой, гудение басовитое. Так и кажется, что он в шляпе, в роговых очках, с толстым кожаным портфелем.
Как-то,
И тут к моему блокноту подлетел трутень. Строго прожужжал страницу слева направо, будто читал, затем отправился дальше по своим якобы очень важным министерским делам.
И всё же трутню не позавидуешь. Ну что за удовольствие, в самом деле, весь век провести лентяем и побирушкой. Да и смерть у трутней бывает ох как нехороша.
В конце июня отцвела липа. Пчелиные семьи получили хороший взяток. И здесь наступил перебой в их работе.
Правда, оставались ещё луговые цветы, но уже начался сенокос. А громадные гречишные поля должны были зацвести только дней через десять.
Пчёлы стали сердитые, «нервные». Напрасно трутни клянчили мёду. Всё чаще вместо еды им доставались укусы да жала. А трутень, он, между прочим, хоть и здоровенный, но беззащитный: жала у него нет.
Пчёлы сердитой толпой выталкивали неловких трутней на улицу, на прилётную доску. Иная, усевшись на трутня, с жужжанием гнала его прочь.
Впервые увидев эту картину, я страшно удивился, даже засмеялся. Но понял, что невпопад.
— Вот и конец ему пришёл, — сказал Саня.
— Ужалит?
— Увидишь…
Пчела бросила трутня и вернулась в леток. А он вдруг резко, с каким-то даже отчаянием взмыл высоко вверх. Я тотчас потерял его из виду, вопросительно посмотрел на Саню.
И здесь толстый дуралей вернулся, он упал на прилётную доску и был уже еле жив.
Голодный, он этим своим нелепым полётом сжёг последние остатки горючего. И теперь умирал, затухал, словно мотор. Крылья его дёргались слабо и не в такт.
— Зачем они так делают? — сказал удивлённо Саня. — Может, чтобы не мучиться?..
Мёд, яд и пчелиный хлеб
— Как на тоненький ледок выпал вкусненький медок! Как на тоненький ледок… — Танька поёт и приплясывает от нетерпения.
— Ну что ты несёшь? — говорит Володя, а сам улыбается.
Отцвела липа. И сегодня они с Саней «собирали урожай» — доставали из ульев рамки с мёдом. В одной соты были так полны, что не выдержала рамка. Теперь неровными кусками, глыбами полуразрушенные соты лежат на большом плоском блюде. И Татьянка пляшет вокруг него. Вы не думайте — конфетами её не удивишь, и тортом мама балует. А всё равно — мёду сотовому, «тёпленькому медку» она радуется больше всего.
— Как на тоненький ледок…
Белые чистые соты и правда кажутся ледяными под ярко-жёлтым густым липовым мёдом. Волшебный аромат разрастается над блюдом огромными невидимыми цветами.
Каких только чудес не рассказывают люди про этот необыкновенный
Кто дольше всех живёт на свете? Пасечники. Не оттого ли, что частенько приходится им едать тёпленького медку?
Я тотчас вспомнил себя, как стою, маленький, перед магазинным прилавком: «Мам! Бабушк! Купи конфету!» Эх, глупый я был человек. Ничего не понимал. Слава богу, в книжке могу написать, чтобы хоть другие знали: «Мам! Бабушк! Купи медку!»
Но не только мёд, оказывается, целебен. В те разы, когда я охал и тряс ужаленной рукой, это же в меня вливалось очень полезное лекарство — пчелиный яд. Люди даже специально ходят в поликлинику на пчелиные процедуры… Ложишься и ждёшь, когда к тебе в особом приборчике поднесут рассерженную пчелу. Конечно, дрожишь слегка. Потом: «Ай! Ой!» Глядишь, однако: радикулита как не бывало.
Между прочим, для тех, кто не слишком смел, теперь придумали пчелиный яд собирать. В улей ставят металлическую сетку, к которой подведены провода. Вот включена батарейка, по сетке идёт слабый ток. Пчёл это ужасно сердит. Они начинают жалить непонятного врага. Но жало скользит по железке, а яд остаётся на проволоке.
Потом сетку с мельчайшими капельками яда ставят в сушилку и аккуратно соскабливают порошок — сухой пчелиный яд. Теперь можно делать разные притирания, мази.
Конечно, дело это сложное и медленное. Поэтому пчелиный яд очень дорог.
Мёд, яд. А ещё перга — помните, «пчелиный хлеб»?
Он тоже целебен. Саня показал мне небольшую баночку с плотно пригнанной крышкой:
— Хочешь попробовать? Я пожал плечами:
— Ну… давай…
Он отрезал кусок хлеба, тоненько помазал его маслом, сверху тоненько присыпал желтоватыми комочками перги. Комочки, потому что пчёлы приносят пыльцу именно слепленную в комочки. На задних лапах у них есть для этого такие углубления, вроде карманов. Если прикрыть леток специальной сеткой, можно эти комочки из пчелиных карманов «вынимать».
И вот Саня присыпал бутерброд щепотью перги — словно посолил:
— Ну, ешь!
С недоверием откусил я кусочек и… ничего не почувствовал. Просто хлеб и масло. Лишь потом я услышал слабый, но ясный и чистый запах цветов и тихую-тихую медовую сладость… Пчелиный хлеб.
— Всё, — улыбнулся Саня, — больше болеть никогда не будешь.
— Ну спасибо на добром слове, Санёк!
Старые ульи
Полдень. Я сижу на задах нашей пасеки, на опушке березняка. Здесь у Сани лежат пустые старые ульи.
Придёт осень, зима. Саня рабочие ульи — те, что с пчёлами, — уберёт в зимовник, сухой и прохладный подвал, а сам займётся на свободе старыми ульями — будет их осматривать, чинить.
Старые ульи пахнут мёдом и воском. Они чисты изнутри и крепки. Они лежат под дождями и под снегом, под градом и под весенней капелью. Но в них долго, а может, и никогда не заведётся никакой заразы.
В них очень много здоровья. В них ни единой щёлки. Трещины все и швы надёжно, накрепко промазаны прополисом — пчелиным клеем.