На переднем крае
Шрифт:
Мы проходим в огромный зал, заставленный одинаковыми шкафами, на каждом из которых висит табличка с названием города, страны и фирмы.
"Продавая технику какой-либо фирме, мы ставим в этом зале ее точную копию. В случае если у клиента возникают трудности или вопросы, мы легко можем в любое время воспроизвести его проблему, поскольку у нас всегда есть точно такое же оборудование, как и у клиента".
– Ух ты! Плоский монитор! – говорит один из россиян, показывая на экран компьютера, стоящего на столе у окна.
– Что он сказал? –
– Он говорит, техника у вас очень современная.
– Это верно, – с гордостью говорит экскурсовод. – Именно здесь разрабатывается самая современная техника.
После экскурсии начинается самое важное – все идут на Октоберфест.
Для нас заказан столик. Кроме меня и российской делегации тут же начальник моего отдела и начальник московского филиала Фирмы.
Похоже, он значительно моложе меня. Надо же! Такой молодой, а уже такой большой начальник.
– А ты Ельцина видел? – спрашиваю я его после третьей кружки.
– Видел.
– И какой он?
– Ничего особенного. Человек как человек.
– Это ты брось. Как это ничего особенного? Ты так про нашего любимого президента не говори. У тебя свой есть – про него такое говори.
– И за что же вы его так любите? – ехидно спрашивает московский начальник.
– Любовь зла… – отвечаю я, и вдруг понимаю, что не знаю, как это сказать дальше, и поспешно меняю формулировку. – Любят не за что-то, а просто так. За то, что он есть. Другого-то нет все равно.
– А вы его поменяйте.
– Вот своего и меняй. Выдумал тоже. Нам и этого хватит. А правда, что он громадного роста?
– Да, высокий. Что так медленно пьешь?
– Да надоело мне это пиво. Только что дорогое, а так ничего особенного. Может водки?
– После пива?
– После можно, до нельзя. Что ты как не русский?
– Я и есть не русский.
– Нашел чем хвастаться.
Дело движется к вечеру. Уже совсем темно. Находим туалет. На него указывает стрела сидящего на горшке Амурчика, вырезанного из жести.
Непривычно убогое для Германии заведение. Просто деревянная стенка с желобом внизу.
Идем в метро. "У вас есть, чем заплатить?" – спрашивает начальник отдела.
Россияне достают из карманов по пачке тысячных купюр.
"Не надо этим в метро размахивать, – говорит начальник отдела, обретя дар речи. – Я сам за вас заплачу".
– Это у них денег нет, – ехидно замечает московский начальник.
– Денег нет, – говорю я. – Валюта не деньги.
Они садятся в поезд. Мне в другую сторону.
На пересадочной станции полно народу. Кажется, на время Октоберфеста население Мюнхена удвоилось.
Какой-то молодой человек обращается ко мне на незнакомом языке. Из того, что он сказал, я понимаю только слово "сигарета". Протягиваю ему пачку Космоса.
– Кескесе, месье?
– Не кескесе, а Космос, – поправляю я.
Он берет сигарету и исчезает в толпе.
Перед сном немного слушаю новости по радио. Почти все новости
– Знаешь, у Фирмы неприятности в России, – говорит мне Шуберт.
–
Большие убытки.
– Да, я слушал вчера новости.
– Ну, значит, ты уже в курсе. Будем сокращать штаты. Так что на работу тебя взять не сможем.
Неприятная новость, ничего не скажешь.
За обедом снова встречаем московского начальника.
– Чего ты с нами не пошел? – спрашивает он. – Мы еще в гостинице водку пили.
– Так ведь не позвали, а мне в другую сторону ехать надо было.
– А мы и не собирались. Оно как-то само так вышло.
– А меня, представляешь, на работу в Петербурге не берут. Так обидно.
– Да, что-то нехорошо у нас в России получилось. Ну, ничего, это скоро пройдет. Мы еще будем набирать сотрудников через годик.
– Это не скоро.
– А ты не жди. Зачем тебе обязательно работать в Петербурге.
Переезжай в другой город. Устройся тут на работу, раз уж все равно приехал.
– Хорошая мысль, – говорит Шуберт. – Чего бы тебе, действительно, не перебраться пока в Германию. Поработаешь здесь, а там и кризис в
России пройдет – сможешь вернуться.
Такая идея мне в голову не приходила. Почему бы не попробовать?
После обеда пишу заявление и иду в отдел кадров.
Я захожу в огромное помещение. Рядами стоят столы, за которыми сидят кадровики. Самый крайний вежливо спрашивает, чем может быть полезен.
Я уже не могу слышать этот вопрос. Разговор, который начинается с него, обычно заканчивается словами, что мне тут ничем не могут помочь.
Подаю заявление.
– Спасибо, – говорит мне сотрудник. – Мы рассмотрим ваши документы и, возможно, через месяц или чуть больше пригласим вас на собеседование.
– Через месяц меня уже здесь не будет. Нельзя ли рассмотреть мое заявление быстрее?
– К сожалению, нет. Только пока ваши бумаги дойдут до людей, принимающих решения, пройдет не меньше двух недель.
– Тогда, может быть, мне лучше самому отнести туда мои бумаги? Кто эти люди, где они находятся?
– Я этого не знаю, – говорит клерк, удивленно глядя на меня. – Так нельзя делать, это нарушение нашего распорядка. Есть инструкции о прохождении документов, их нельзя нарушать. Если документ не проходит все необходимые инстанции, его никто не станет рассматривать. Документ должен пройти все предусмотренные процедуры, потому он идет так долго, но быстрее никак нельзя, – он передает мое заявление на следующий стол. Сотрудник, сидящий там, просматривает его, делает какую-то пометку и передает дальше. За следующим столом опять делается какая-то пометка, заявление движется дальше. – Ну вот, видите, – дружелюбно улыбаясь, говорит мне кадровик, – ваше заявление уже обрабатывается. Подождите, скоро оно обязательно попадет туда, куда должно попасть.