На перекрестках фэнтези
Шрифт:
Новые жители, поселившиеся на древних болотах, ничего не знали о сгинувшем поселении. Они жили, занимаясь обыденными делами: ремесленничали, торговали, осушали бесчисленные болота, возводили дворцы, чье неземное великолепие будет славиться в веках, а между делами играли свадьбы и воспитывали детей, а те росли, взрослели и старели, возвращаясь прахом, как и родители их, в топкую землю, из которой, согласно преданию, когда-то вышли. Со временем они привыкли к этому городу и уже не замечали ни тяжелых миазмов, поднимающихся с каналов, ни ледяной зимы, ни удушающего лета.
И потому, что воздух был удушлив, разъедал легкие и мутил мозг, а почва податлива, море всегда было готово излить на город наводнение, а берега предательски пасть под напором стихии, люди со временем стали равнодушны к себе. Они пленялись красотой
Молодой человек, тот самый о котором пойдет речь, родился и вырос в этом городе. Однако, родители его некогда приехали из дальнего пригорода на заработки и осели в нем. Жизнь в городе не принесла им счастья, тот труд, что кормил их, лишь давал им возможность не умереть с голоду и иметь крышу над головой, а о большем они лишь изредка, оставаясь в одиночестве, мечтали; пока ядовитые миазмы каналов не проникли в их сердца и навек не остановили их.
И он остался один — выпускник школы, только начавший познавать жизнь и, оглядываясь, находить в ней все новые и новые неизвестные ему черты и меты. Он поступил в прославленный университет и учился в нем самозабвенно и беспощадно по отношению к себе, находя в том единственное утешение и спасаясь от безысходности. Город угнетал его, а стены унылых домов давили на него, прижимая к земле, он так и не смог притерпеться к ним, ибо родители его не имели той закалке, что надо было пройти, дабы жить в городе и не замечать его мертвенной пустоты. Не имел ее и он. И спасение свое находил в мечтах.
Он жил в крохотной комнатке, окнами выходившей во двор. Туда, где царили вечные сумерки, и куда в тупом отчаянии смотрели черные провалы других окон. В том городе улицы не освещались фонарями, кроме тех редких мест вкруг дворцов и парков, и долгими вечерами лишь тусклые окна угрюмо серых домов освещали запоздалому путнику дорогу домой.
Со дна этого двора-колодца, а молодой человек жил на втором этаже, можно было увидеть лишь стены да окна, окна да стены, уходящие насколько хватает глаз, ввысь, и разве что иногда, если почти вылезти из окна наружу, — крохотные звезды, изредка прорывавшие свинцовый небосвод. И так как молодой человек чувствовал каждое мгновение давящую тяжесть окружавших его стен, он привык, возвращаясь вечером с работы — тупой и однообразной, что сегодня, что спустя двадцать лет — высовываться из окна, чтобы краем глаза увидеть нечто, не принадлежащее городу и миру.
Оставшись один, он поставил свою кровать у окна, под самым подоконником и, засыпая, провожал глазами медленно, незаметно человеческому глазу, плывущие по небосводу звезды. Он не знал их имен, тех, что дали им жители Земли, а потому одаривал их теми, что создавал для них пока глаза не скрывались за отяжелевшими веками. И всякий раз, укладываясь спать, приветствовал их как единственных друзей в сером холодном городе, называя каждую по имени и приветствуя с искренней сердечностью. А звезды беззвучно проплывали мимо, сияя все ярче, казалось, опускаясь все ближе к Земле, к окну, у которого стояла кровать молодого человека. И он мечтал о них, как возлюбленный мечтает о невесте. И всякий раз, вернувшись домой, с нетерпением ждал времени, когда сготовится скудный ужин, чтобы, наспех проглотив его, идти к окну и, укладываясь в кровать, вновь помечтать о далеких мирах, обращавшихся вокруг неведомых звезд, порой едва различимых
И вот однажды, одной зимней ночью, когда его веки уже закрывались, он увидел нечто такое, о чем когда-то втайне мечтал, но не смел признаться в своих мечтаниях. Его давние грезы сами явились пред ним: в ту ночь, одолев почти бездонную пропасть, вожделенные небеса, спустились к окну молодого человека, смешавшись с воздухом его комнаты, изгнав смрад унылого города и заполнив крохотное пространство помещения ароматом бескрайних полей и лугов, березовых рощ и дубрав, прозрачных озер и рек, шумно катящих свои воды в неведомые края.
В его комнату явились непокорные потоки фиолетовой полночи, посверкивающие золотыми крупицами мгновений, шум океана, неисчислимое число лет влекущий седые валы к далеким землям, на которых никогда не ступала нога человека, влился из окна и позвал его в те края, где осмеливались останавливаться лишь морские нимфы, дабы полюбоваться на фьорды, послушать вековечный шум прибоя, то шепчущего, то рокочущего меж изрезанных скал и вдохнуть удивительных запах, доносящийся с могучих дерев, росших на большой земле, куда даже им нет торной дороги.
Молодой человек увидел разом сотни миров, спустившихся к нему с фиолетовой полночью, узрел их неземные красоты и почувствовал удивительные благоухания, названия коим не сыщется в человеческом словаре. Вострепетало сердце его, исполнившись неописуемой радости от увиденного. А бесшумная, беспредельная стихия уже объяла мечтателя и унесла его прочь, оставив в унылом городе лишь неподвижно лежащее тело, с открытыми глазами, устремленными к небу, а потом много дней, которые невозможно исчислить земными календарями, небесные потоки нежно и ласково обнимали его и несли к мечтам, о которых давно позабыли жители города, и помнил и грезил которыми только он один.
Нежные руки уложили его на шелковые травы неведомых берегов, там, где рядом едва слышно плещется говорливый ручей, и дремлют лотосы, навевая теплым своим ароматом сладостные видения, приносящие покой и умиротворение в издерганную душу. Кто знает, сколько проспал молодой человек на том берегу, вдыхая аромат лотосов, просыпаясь на краткие мгновения, чтобы заглянуть в их звездчатые чаши. Блаженная улыбка появлялась тогда на его пересохших губах, он вздыхал полной грудью, поворачиваясь на мягкой мураве, и засыпал снова, видя прекрасные сны, исчезавшие подобно дуновению легкого бриза и наплывавшие снова, исполненные новых чудесных видений.
Однажды он проснулся, почувствовав, что голова его не клонится на шелковые травы, а глаза не слипаются под тяжестью век. Тогда он поднялся, легко, пружинисто, ощущая необыкновенный прилив бодрости, готовый встретить чудеса, и огляделся по сторонам, решая, что ему делать дальше.
Невдалеке он увидел дорогу, что шла, разрезая дубраву, в неведомые края, другою же стороною уходя куда-то по течению реки и скрывалась за речным меандром. Дорога была торной, но редко используемой, покрывшейся кое-где проплешинами чахлой травки. Выйдя на нее, молодой человек долго решал, в какую же сторону следует ему направить свои стопы, пока не услышал невдалеке девичий смех и не увидел дриад в серебристо зеленых одеяниях, что с весельем и шутками устремились к нему из-под низкой кроны стоящего на пригорке дерева. Смеясь, окружили они молодого человека, и одна из дриад, чей взор показался ему проницательным и оттого печальным, положила ладонь на его лоб и произнесла неведомые слова, музыкой прозвеневшие в ушах молодого человека, а затем показала рукой вдаль, вниз по течению реки, и при этом она улыбалась, а из глаз ее готовы были политься жемчужины слез. Через мгновение она исчезла среди своих товарок, скрылась, неотличимая, в вихре хоровода, и молодой человек растерянно поворачивался в разные стороны, пытаясь снова перехватить ее взгляд и не спутать с другими, но ему этого никак не удавалось. Дриады запели песню на неведомом языке, не понимал он этой песни, хоть и заслушался ею, и лишь одно слово осталось ему, вспыхнувшее, точно путеводная звезда и слово это было именем, необычным именем, которого не слышал он раньше: "Мулиэра". И тотчас же, едва произнес он это имя, как враз разомкнулся и исчез хоровод, скрылись дриады, а молодой человек остался один с удивительным именем в сердце. И он двинулся вниз по реке и повторял его, вдыхая аромат лотосов в такт своей спешной ходьбе: "Мулиэра, Мулиэра, Мулиэра".