На перекрестке больших дорог
Шрифт:
– Он этого знать не будет. Уже давно я приняла решение идти в Пюи и пожертвовать святой Деве проклятый бриллиант, который по-прежнему находится у меня. Мне надо расстаться с ним… любой ценой, и чем скорее, тем лучше. Видишь, какие несчастья навалились на меня. Аббату известно, что я очень хочу исполнить свою волю. Он отпустит меня. Пасхальные праздники очень подходят для этого случая. А ты, Сара, готова выполнить мою просьбу?
– Я тебе никогда не отказывала. Коль нет другого выхода… Богу только известно, чего мне это стоит.
В открытую дверь доносились звуки песни Гвидо Чигала. Он пел песню
Слова поразили Катрин как удар молнии. Она страшно побледнела, но в ее глазах зажглись огоньки надежды. Голос менестреля необъяснимо отвечал на вопрос, который она не осмеливалась себе поставить. Кто он? Чей посланник? Бога или сатаны? Во всяком случае, голос странным образом доносил песню о ее судьбе.
Катрин правильно предположила, что аббат не будет препятствовать ее поездке в Пюи-ан-Велэ на пасхальные празднества. Он ограничился тем, что предложил ей в сопровождающие брата Осеба, портье монастыря: негоже было знатной даме отправляться в дорогу одной.
– Брат Осеб – человек мягкий и миролюбивый. А для вас он будет хорошей защитой и опорой.
По правде говоря, компания брата Осеба не очень обрадовала Катрин. Она задавала себе вопрос, не приставил ли аббат Бернар к ней не столько телохранителя, сколько шпиона? Это вызвало бы новую проблему: как отделаться от святого человека и убедить его возвратиться в Монсальви?
Но жизненные трудности подсказали молодой женщине одно правило: решай сегодняшние проблемы и не тревожься ни о чем заранее. На месте можно будет найти средство отделаться от этого ангела-хранителя. И она думала теперь о долгом путешествии, в которое отправлялась не столько с надеждой, сколько с любовью в сердце.
За время Великого поста снег совсем растаял, и на черных проталинах появилась первая зелень. Катрин решила, что пришло время отправляться в путь.
В среду после Страстной недели Катрин и брат Осеб покидали Монсальви верхом на мулах, предоставленных аббатом. День стоял теплый, слегка накрапывал дождь. Прощание Катрин с Сарой не затянулось: обе отказались от лишних слез, убивающих храбрость и лишающих человека силы воли. К тому же долгое прощание вызвало бы подозрения: когда расстаются на пару недель, слез не льют.
Самым тяжелым было расставание с Мишелем. Катрин, сдерживая слезы, обняла и поцеловала малыша. Ей показалось, что ее руки никогда не выпустят мальчика из своих объятий. Пришлось Саре забрать его.
– Когда я теперь увижу его? – бормотала Катрин, внезапно почувствовав себя несчастной. Еще немного, и она отказалась бы от этой поездки.
– Как только захочешь, – спокойно ввернула Сара. – Никто не может помешать тебе вернуться. Умоляю тебя, Катрин, не гневи бога! Не пытайся делать того, что тебе не по силам. Знай, что я не смогу полностью заменить ребенку мать… Если возникнут трудности, возвращайся.
– Ради бога, не продолжай, иначе через пять минут у меня пропадет весь
Когда ворота аббатства открылись перед ней, она испытала удивительное чувство свободы, опьянившее ее. Она больше не страшилась будущих испытаний, она рассчитывала на успех, чувствовала себя сильной, молодой и смелой, как никогда.
В маленьком кожаном мешочке на груди она увозила черный бриллиант. В ее глазах он потерял всякую ценность, кроме одной – ценности ключа, открывавшего ей широкое поле деятельности. Вручить бриллиант святой Деве из Пюи означало открыть себе путь, который, возможно, приведет ее к Арно.
Когда стены Монсальви остались позади, Катрин, глядя перед собой на дорогу, твердо продолжала путь, забыв про страдания и слезы.
Последние узы
Пюи-ан-Велэ! Город растекался как река перед гигантской многоцветной римской церковью, увенчанной куполами и башнями. Подъехав поближе, Катрин и брат Осеб остановились, чтобы насладиться невероятным спектаклем, предложенным им. Зачарованные глаза молодой женщины перебегали со святого холма Ани, выделявшегося на голубом фоне неба, и огромной скалистой горы на необычный вулканический конус Сен-Мишель д'Эгюй, взметнувшийся в небо и гордо державший на самом верху маленькую часовню.
Казалось, что все в этом городке поставлено на службу Богу, все снисходило от него, неслось к нему… Пройдя через ворота, путник поражался пестроте и оживленности улиц. Повсюду развевались флаги, вымпелы, вышитые накидки, шелка, виднелись королевские гербы. Катрин с некоторым замешательством смотрела на шумные группы шотландских лучников, разгуливавших с оружием в руках.
– Город празднует, – заявил брат Осеб, не сказавший за всю дорогу и десяти слов. – Надо узнать, по какой причине.
В его компании Катрин тоже не была словоохотлива. Она не сочла нужным отвечать, но в это время мимо них пробегал мальчуган с кружкой в руке, по-видимому, чтобы набрать воды в ближайшем колодце.
– Почему все эти флаги, накидки, весь этот парад?
Мальчик остановился, поднял к молодой женщине лицо, усыпанное веснушками, среди которых весело блестели озорные глаза, почтительно стащил со своей головы зеленый колпак и ответил:
– Потому что позавчера король прибыл в город вместе с королевой и всем двором помолиться Святой Деве и отпраздновать Пасху, прежде чем отправиться в Вьенну, где объединяются государства… Если вы хотите остановиться на ночлег, вам придется туго. Все гостиницы полны, и к тому же говорят, что сегодня должен прибыть мессир коннетабль.
– Король и коннетабль? – удивилась Катрин. – Но они же в ссоре.
– Именно. Наш король избрал кафедральный собор, чтобы примириться с ним. Они вместе проведут там пасхальную ночь.
– А разве паломники, которые отправляются в Компостель, не собираются здесь?
– Собираются, мадам. Гостиница набита ими. Вам нужно спешить, если вы хотите присоединиться к ним.
И мальчик указал Катрин дорогу к гостинице. Это просто: достаточно пройти по длинной улице, которая от башни Панессак, где они находились, поднималась к церкви и заканчивалась лестницей. Лестница же вела прямо к крытой паперти. Прежде чем расстаться со своими собеседниками, мальчишка добавил: