На переломе
Шрифт:
Жуков прочитал проект директивы. Все внимательно слушали. Но никто, кроме Сталина, не проронил ни слова. Несколько минут подумав, он заметил:
– Такую директиву давать преждевременно. Повременим, может, всё уладится мирным путём. Надо, сократив текст, указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. И особо подчеркнуть, что войска не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, Жуков с Ватутиным вышли в другую комнату и изменили текст директивы наркома в соответствии со сталинскими замечаниями. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить уточнённый текст. Сталин вновь внимательно выслушал текст, потом прочитал его, подредактировал и передал наркому для подписи. Директива направлялась военным советам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского
Указанным военным округам директивой приказывалось: в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укреплённых районов на государственной границе; перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно её замаскировать; все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно. Противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъёма приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов; никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Трудно поверить в то, что авторы этого исторического документа были убеждены в возможности осуществления за одну ночь столь масштабных мероприятий, на которые не хватило бы и недели интенсивного труда. Директива эта, чувствуется, составлялась не столько для реальных дел, сколько для оправдания перед современниками и потомками собственной беспечности, которая трудно поддаётся разумному объяснению. Время было упущено…
Рабочий день Сталина завершился вечерней встречей с начальником Политического управления Красной Армии Мехлисом и по совместительству порученцем Сталина по особо засекреченным делам. О чём был разговор Сталина с ним, никто не знает. Но только после этого разговора на душе Иосифа Виссарионовича стало спокойно, и он с чувством человека, сделавшего для отпора врагу всё возможное и приберёгшего для него нечто неведомое ему, покинул кремлёвский кабинет. И спал сном праведника.
2
Начало Великой Отечественной войны окутано клубком тайн и необъяснимых действий Верховного Главнокомандующего Советского Союза. Над их распутыванием и объяснением военно-историческая наука бьётся уже семь десятилетий. Одна из попыток истолкования бездействия советского военно-политического руководства в период, когда Гитлер принял окончательное решение о войне с коммунистической Россией и начал переброску войск к её границам, сделал автор «Ледокола» Виктор Суворов. Суть его версии о тайном замысле Сталина сводится к тому, что вождь Советского государства лелеял мечту, сходную с гитлеровской, но меньшую по масштабу. Он не замахивался на весь мир, но хотел прибрать к своим рукам Европу, нанеся упреждающий удар по фашистской Германии. Но не успел опередить Гитлера.
Ряд историков поддержал суворовскую версию, не во всём соглашаясь с автором «Ледокола» и оснастив её собственными уточнениями. Почти безоговорочно принял её Марк Солонин, опубликовавший книги «22 июня», «23 июня», «25 июня» и вернувшийся к разговору на эту тему в последней книге «Запретная правда о Великой Отечественной», вышедшей в 2013 году. Подпевая мощному хору современных десталинизаторов, проявляющих особую активность в преддверии семидесятой годовщины победоносного завершения советским народом Великой Отечественной войны, М. Солонин реанимирует суворовскую гипотезу двадцатилетней давности о коварном замысле Сталина использовать развязанную Гитлером Вторую мировую войну в своих амбициозных захватнических интересах. По мнению автора книги о «Запретной правде…», Сталин чуть ли не с пелёнок, а уж «с самого первого дня своей власти» совершенно точно готовился к войне. В августе 1939 года он «принял окончательное решение – поддержать Гитлера. Поддержать его так, как верёвки поддерживают повешенного. Сталин помог Гитлеру начать войну против коалиции западных держав (Англия, Франция и их союзники) для того, чтобы начавшаяся истребительная война разорила Европу, по пепелищу которой армиям Сталина предстояло пройти триумфальным маршем. В июне 1941 года подготовка к этому маршу была прервана неожиданным для ослеплённого манией величия Сталина вторжением вермахта».
Ради точности замечу, что война с Германией не была для Сталина неожиданной. За год до этого на торжественной встрече по случаю выпуска командиров, окончивших военные академии, в Большом Кремлёвском дворце он во всеуслышание заявил о неизбежности
Кстати, вскоре после этого выступления Генеральный штаб начал передислокацию дивизий и корпусов ближе к западной границе – факт, который М. Солонин связывает со сталинским планом «начала вторжения в Европу», сроки которого, по мнению автора, не единожды переносились в зависимости от военно-политической ситуации. Осенью 1939 года, считает М. Солонин, Сталин не мог начать вторжение только потому, что мировая война «ещё только-только разгоралась, до полного разорения и истощения противоборствующих стран было ещё очень далеко. На этом этапе именно Германия представлялась Сталину слабой стороной конфликта, которой он оказывал разнообразную политическую, психологическую (утешал Гитлера, что ли? – В. С.), экономическую помощь, с тем чтобы война не прекратилась в самом своём начале по причине разгрома Германии». Удивительна до смешного логика дотошного историка. Ему ли не знать, что в это время Сталин пуще всего боялся именно военных конфликтов, потому что боеспособность Красной Армии находилась на низком уровне, что и подтвердила «зимняя» война с Финляндией.
Внимательно изучив архивы и не найдя в них документов, содержащих планы вторжения Красной Армии в Европу, М. Солонин весьма вольно толкует многочисленные материалы о планах наступления советских войск на западном направлении, будто не имеет ни малейшего представления о том, что наступательная доктрина по отношению к оборонительной тактике была у советского командования приоритетной. Это негативно сказалось на первых месяцах Великой Отечественной войны, когда Красная Армия, не успев сдать оборонительные позиции, тут же стремилась начать контрнаступление и несла огромные жертвы. Разумеется, советские военачальники прекрасно понимали, какую роль может сыграть фактор внезапности, и учитывали его в своих стратегических планах, но это отнюдь не значит, что Сталин собирался внезапно вторгнуться в Европу, но упустил свой шанс. Не следует отождествлять и другой основополагающий принцип военной доктрины «Бить врага малой кровью и на его территории» с захватнической политикой Советского Союза.
Не удовлетворённый тем, что военно-историческое сообщество проявляет мало внимания к версии автора «Ледокола», Марк Солонин даже разразился инвективой в адрес тех, кто отреагировал на неё молчанием, обвинив их в капитулянтстве. Молчание официальной науки, считает апологет суворовской концепции, – это не просто «знак согласия» с возмутителем спокойствия. «Это белая простыня капитуляции, свисающая с подоконника генеральских дач. Имея в своём распоряжении все архивы России, имея толпу штатных, оплаченных за счёт налогоплательщиков подчинённых, они так и не смогли за двадцать лет предъявить «народу и миру» ни одного документа, подтверждающего миролюбивые устремления Сталина». Но и приводимые М. Солониным контраргументы далеки от убедительности.
Кстати, заблуждается он и по поводу того, что за два двадцатилетия не появилось ни одной альтернативной концепции по отношению к версии В. Суворова. Появилась. И принадлежит она Евгению Резонтову, автору книги «Расшифрованный Сталин», о котором я уже упоминал. Она не содержит эпатажных заявлений в духе В. Суворова и М. Солонина, в которых Сталин предстаёт таким же ненасытным маньяком-вампиром, ни в чём по своим замыслам не уступающим Гитлеру. Да, пожалуй, и традиционна для историографии Великой Отечественной войны. Она представляет собой анализ вариантов советского вооружённого отпора врагу, разработанных в Генеральном штабе, и выбор наиболее предпочтительного из них для сохранения наибольшей боеспособности Красной Армии. Такая работа проводилась советским командованием со второй половины тридцатых годов, поскольку предполагаемый противник был известен, неизвестно было только, с каких направлений он будет вторгаться, и в соответствии с этим готовились разные варианты. Утешительных среди них было мало. В штабных играх побеждали тоже преимущественно «синие» (нападающие), а не «красные» (обороняющиеся).