На перепутье миров
Шрифт:
–Е-мое, начинается, – делая глубокие вдохи, чтобы хоть чуть восстановить дыхание, пробормотала Алекс.
Она посмотрела на соседку, но в ее глазах лицо той неожиданно превратилось в отвратительную морду какого-то монстра. Он злобно кривлялся и корчил рожи.
–Ах ты … – сквозь зубы прошипела Алекс и замахнулась, чтобы «проехаться» «зверю» кулаком через все его противное рыло.
–Ты что, Алекс, охренела совсем? – заорало «чудище», – что я тебе сделала?
А Алекс стало казаться, что монстр хихикает над ней и плюется. Она сняла
–А-а-а!!! – на крики женщины примчался медперсонал во главе с заведующей отделением.
–Привяжите! – пальцем указала «шефиня» на Алекс и, презрительно окинув взглядом палату, удалилась.
–Несите вязки, зовите мужиков! – тут же «зашуршала» медсестра, – слышали, что сказала заведующая?
Алекс совершенно не понимала происходящего вокруг нее.
–Я тебя убью, убью, убью! – рычала она, и, с силой схватив медичку за халат, начала тянуть. Раздался характерный звук треснувшей материи. Алекс потянула сильнее, и рукав с хрустом оторвался.
–Ах, ты, дрянь! – завизжала медсестра на все отделение, – ты что творишь, ненормальная?
–Убью-у-у-у!!! – а перед глазами Алекс извивалась «огромная гадюка» с распахнутой красной пастью, и женщина, сильно пошатываясь, старалась ее хотя бы стукнуть.
–Ничего себе! Да что она себе позволяет? – возмущению медиков не было предела, но Алекс было все равно, в настоящий момент она находилась в «другом мире», в который ввело ее действие психотропных средств.
–Уроды! – шипела она, безумно вращая вытаращенными глазами, – гады ползучие, исчезните, исчезните! Тьфу! Тьфу!
Потом стала креститься и смачно плевать окружающих:
–Чур, вас! Чур, вас! …
Потом ей стало жарко и больно, перед глазами поплыли расплывчатые круги и туманные картинки: больные с безумными глазами, смеющаяся медсестра с огромным шприцом, тонущий Женька, умирающая мать, Ленка Кошкина с тарелкой…
–Алекс! Алекс! Проснись! – с огромным трудом Алекс раскрыла слипшиеся веки, рукой нащупала медальон, он был там же, на шее и огляделась. Решетки на окнах, грязные шторы, железные кровати, перепуганные женщины в больничных халатах, все, что смогла увидеть Алекс узенькими щелочками глаз, а еще стойкий ужасный запах мочи – подсказали ей, что она находится в наблюдательной палате.
–У меня глаза опухли? – спросила она склонившуюся над ней Лену Кошкину.
–Да, тебя мужики крепко отоварили, потом ты потеряла сознание, а теперь тебя отвязали, так что, вставай, пошли в свою палату.
–А сейчас вечер или утро?
–Сейчас будет обед.
–Сколько часов я здесь пролежала?
–Ха, часов! Да ты здесь второй день. Я тебя кормить приходила, не помнишь?
–И я ела?
–Ела. С закрытыми глазами. Да с жадностью, я думала, ты и пальцы мне откусишь. Ну, хватит, вставай, арест твой закончен.
Алекс попыталась подняться, но сделать это оказалось трудно: голова была тяжеленой и неподъемной, а тело болело, как после серьезной физической встряски.
–О-о-о,
–Всеми частями тела. Ты ведь знаешь, придуркам из мужского крыла только дай возможность кого-то попинать, они не откажутся. Самих санитары дубасят цепями каждый день, вот они на нас и отрываются.
–А что случилась? Почему меня привязали? Я ничего не помню, вернее, помню, что выпила лекарство, потом Галька приходила, потом она стекло разбила в туалете, а потом … потом уже больше ничего не помню.
–Ну, правильно, потом у тебя начались глюки, и ты начала такое творить!
–Что творить?
–Кидаться на людей, медсестре рукав оторвала, плевалась на всех подряд…
–Ужас! …Кто это? – вдруг, увидев промелькнувшую в коридоре кучерявую головку той ночной девушки, спросила Алекс.
–Это Света Пушкина. О ней никто ничего толком не знает. Она молчит.
–Все время?
–Практически да. Ну, может, одно, два слова сказать, но еле слышно, шепотом. А в отделении трепятся, – Лена заговорщицки прикрыла рот рукой и наклонилась поближе, – что она пережила что-то очень страшное, с тех пор замолчала.
–А что интересно?
–Говорят, кто-то из родных умер у нее на глазах страшной смертью или что-то в этом духе …
…Алекс могла спасти его. В тот страшный момент, кроме нее, рядом с отцом никого не было. Она могла, но она не захотела.
–А-а-а, – глаза его в один миг стали стеклянными. Казалось, они уже не видели ни дочери, ни ее комнату, в которую он вошел поздравить ее с совершеннолетием. Отец схватился рукой за сердце и тяжело привалился к стене.
–Дочка, до … – Он задыхался, стонал и хрипел, всеми силами пытаясь вдохнуть побольше воздуха, – скорую, ско …
Алекс перепугалась, но почему-то продолжала стоять, не двигаясь.
–Спаси, дочь, – с надеждой шептал отец, – спа …, – а сам продолжал «каменеть» и медленно опускаться на пол.
Девушка сначала дернулась, чтобы подскочить к телефону, но потом вдруг вспомнила умирающую мать, вспомнила ту страшную ночь, когда та плакала и просила пощады. Но он не пощадил. И она умерла. И теперь он тоже корчился от жуткой боли на полу и хотел, чтобы ему спасли жизнь.
–А ведь она также просила у тебя помощи, – процедила дочь сквозь зубы, – а ты ведь ей не помог.
–Прости, девочка, прости, я ее лю …
–Любил, хочешь сказать? Любил и поэтому убил? – Алекс не могла подобрать слов от волнения, – кто же так любит? Зверская у тебя любовь! Ты никогда ее не любил! Никогда, слышишь?
–Ты и меня не любишь! Ты любишь только себя! – она уже орала и плакала в голос, а лицо ее заливали горькие слезы ненависти и боли, – так умри и ты! Умри! Умри! …
За слезами она не замечала, как отец, лежа на полу, делал последние порывистые вздохи, как агония скрутила в дугу и резко выпрямила обессилевшее тело в неестественную позу. Не слышала, как он едва слышно прошептал свои последние слова: