На пересдачу — с клыками!
Шрифт:
— Дэй! — выдохнул Мрак.
А затем меня взяли за плечи и развернули на сто восемьдесят градусов. Так, что за спиной остался чабиль, а перед моим носом очутилась широкая грудь oдного оборотня.
Вскинула голову, готовясь сказать что-нибудь резкое. Неважно что. Главное — как: вложив всю свою еще не выплеснутую злость. Потому что нельзя просто так взять и оборвать женскую истер… тьфу, задушевный монолог, прерываемый эффектными жестами, легким членовредительством тела и тяжелым — психики.
Но Стэйн, похоже, oб этом правиле
— Дэй, если не прекратишь, мнe придется остановить тебя самым действенным способом: я тебя поцелую.
— Это ты мне сейчас угрожаешь? — прищурилась я, одарив Мрака взглядом из тех, которые обычно на таможне бросают на подозрительный багаж.
— Предупреждаю.
— О таких вещах не предупреждают, — сморщилась я, — а сразу действуют.
— Значит, и о том, что мы едем ко мне, тоже можно не предупреждать?
Оборотень наклонился, провоцируя. Наши лица оказались близко. Вызывающе близко. Так, что мы делили один вдох на двоих. И хоть Мрак меня ещё не поцеловал… Даже не прикоснулся губами к губам, но внутри уже вспыхнуло пламя, разливаясь по венам желанием, заставляя сердце бешено биться, выжигая мысли.
ид шумно выдохнул. Жилка на виске бешено пульсировала, a в его синих глазах сейчас плавилось серебро. И я растворялась в нем.
Еще миг и…
— Нельзя… — Его горячий лоб прижался к моему. — Это будет ошибкой…
И обнял крепко, будто хотел закрыть собой от всего мира. Его подбородок уперся мне в макушку. И я чувствовала горячее дыхание оборотня затылком. И не только дыхание. Стэйн был напряжен: каменные мышцы, сумасшедший пульс, жар тела, ничуть не уступавший моему… Да уж, провокация двуликого удалась. Причем настолько, что еще неизвестно, кто из нас оказался в большем проигрыше.
Зато ид добился главного: я и думать забыла об истерике. И даже с трудом вспомнила, кто такой Катафалк.
— Успокоилась? — хрипло спросил оборотень.
Его голос звучал сдержанно. Почти. И эта его невозмутимость чуть не заставила меня психануть. Но я все же сумела выдавить из себя:
— Д-да, — хотя сказать хотелось совершеннoе иное. Хотя какое там остыла? Да я сейчас того и гляди вспыхну и залью светом всю столицу на посрамление ночным огням Эйлина. Но я взяла себя в руки и… простила двуликого. Чтобы тут же отомстить! Потому что хуже женского нервного срыва может быть только женское разочарование. Когда обещал — и не сделал! А я ждала, между прочим! И выпалила: — Рид, ты настоящий друг. Не бросишь товарища утром новогодия наедине с салатами, а девушку вечером — и с истерикой, — произнесла, чуть отстранившись.
— Дру-у-уг? — чуть растягивая гласную, удивленно переспросил Рид, сведя брови. Словно я провела перед его ноcом черту и оная его чем-то не устраивала.
Над нами потрескивали лампы, нещадно выжигая тьму стоянки своим холодным светом и привлекая мотыльков. На улице
А я с запозданием вспомнила, о чем мы говорили до того, как мы чуть не…
— И про твою квартиру… Отвези меня лучше ко мне домой, — постаралась, чтобы мой голос звучал твердо.
Я больше не боялась, что на меня нападут. Но на Каштановую улицу стремилась не для того, чтобы доказать самой себе, насколько я бесстрашная. Нет. Меня глодал червячок сомнения. Не мог ли папа во что-то случайно ввязаться?
«Мне стоит обшарить дом, — подумала я. — Тем более теперь знаю, что искать: серый камень. Причем, по словам, размером с ладонь. Редкий цвет. Да и столь крупные минералы очень редко используются в артефакторике…»
Так что если я могу хоть как-тo защитить oтца — пусть даже от обвинений в незаконной деятельности, — я это обязательно сделаю. Потому что не могу иначе. Он мой отец. И точка. Потому как я была из тех, кто ради спасения мира не готов жертвовать своими близкими, а вот всем миром ради их спасения — да.
Во вседорожник мы садились молча. А вот то, как резко ид вдавил педаль в пол и выкрутил руль, без лишних слов говорило: оборотень не так спокоен, как хочет казаться. Мы неслись по безмолвным улицам мимо ярких вывесок и погасших витрин. Мимо нас пролетали редкие чабили, а в опущенное боковое стекло бил ветер, неся с собой запахи ночного города, в которых смешивались ароматы цветущих жасмина и мирабилиса, раскаленной за день мостовой, жженой резины, железной окалины, кожи… А ещё почти неуловимо пахло рыбой и водорослями — этo уже с портовой части города. И я, прикрыв глаза, вдыхала их полной грудью, чувствуя, как потоки воздуха флиртуют с моими распущенными волосами.
Вседорожник плавно затормозил. Мне не хотелось открывать глаза, хотя я и понимала: мы уже приехали.
— Дэй. — Меня тронули за плечо. Нежно. Осторожно.
Я не пошевелилась, позволив телу еще хотя бы пару мгновений побыть в этой странной неге, где сон — наполовину явь.
Я почувствовала, как Рид отстёгивает ремни — свой и мой, как наклоняется, чтобы разбудить,и… ощутила, как его губы касаются моих. Почти невесомо. Едва ощутимо. Чтобы тут же отпрянуть.
И я открыла глаза, потянувшись вслед за ускользающим поцелуем. И услышала шепот, в котором отголосками звучали рычащие нотки:
— Это был не сон… Теперь я в этом уверен.
— Уверен? — переспросила я, растерявшись.
— Да. — Пальцы Рида прикоснулись к моим волосам у виска, погрузившись в них. И оборотень чуть прикрыл глаза, словно этот простой жест доставил ему высшее удовольствие. И, выдохнув, хрипловатым голосом он продолжил: — Сегодня утром ты так старательно мылась… Вот только ты не учла, что твой запах остался у меня на подушке. И он сводил меня с ума. Весь день. Как и воспоминания об этой ночи, в которой реальность не отделить ото сна.