На петле времени

Барабаш Дмитрий

Путешествие

Можно врать пером,щекоча горло,можно рвать словом,лишенным смысла.Главное, чтобы по жизни перлакарта двух полушарий,меняя числане дней, а кресел в аэропланеи полок в спальном купе вагона,в котором, прильнувк оконной раме,ты понимаешь,что нет законастихосложения,правил грамматики,прочих условностей и привычек.В одной части света царят прагматики.В другой —канареечный

посвист птичек.Если же ехать довольно быстро,то можно тормознутьи утро, и возраст.Пусть будет на палубе чисто-чистои веет пронзительно свежий воздух.Нет ничего преисполненней смысла,чем следить по карте названия точек,проплывающих снизу.У этого мысаслегка раздраженныйбожественный почерк,а тот континентпохож на индийскийкувшин с бесконечнымцветным узором.Простите. Конечно,двойное виски.Смотрите,планета с косым пробором.

барак бабрак бароккорококо

Д. Н.

Послушайте фили вы или забыли,что мили под килем, виляя, уплыли?Вы или забили на то что финтилиленивые тили в типичной квартире.Об Осе и Есе, о Вели и Мире, отом, что уже замочили в сортиремальчишек, драченыхна красном клистире…Послушайте виллитак быть или были?Так слыть или слыли?Так срать или срали,когда ускорялось дурацкое ралли —и жизнь проносилась,как муха под килем,гремя плавниками по мелям и милямпустого пространственного одночасья…И вся эта муторная —пидорасья —страналюбовалась изящным скольженьемтого что казалось небес отраженьем,и тем, чем горчила,как водка и деготь,судьба, остройщепкой целуя под ноготь?Послушайте, вилли, равили, тютили,фаэли, растрелли, говели, постили,барокки, бабраки, канары, сантьягии красно звенящие медные стяги,и вялотекущие белые суки,и белые-белыемамины руки.

Пятница

Время – иллюзия.Только бы нам,как Робинзону Крузо,вас научить словам,делая по засечкена дверном косячке,милые человечкис кольцами на руке.Этот безумный Пятница —пьяница и прохвост —мне, безусловно, нравится.Он соблюдает пост.Вот уже девять месяцевон никого не ел,Белым почти что стал уже,сгорбился, похудел.По лбу его невинному,словно великий Нил,скорбь протекает смутная —мог ведь, а не убил.Вот он в точеном смокингес трапа крылатых фразсходит, бросая в ногимне пару брезгливых глаз.Этот великий Пятница —трезвенник и мудрец —мне, как и прежде, нравится. Держится! Молодец!

До рождения

У

каждого взгляда есть две стороны,но только об этом ни слова.У каждого звука есть две тишины,но только об этом ни звука.Вот там, где другая у глаз тишина,где всё затаилось внимаяжизнь нежно лучится по кромке умани капельки не понимая,но чувствуя, словно движенье рукипо пузу беременной мамыплывущие мимо большие кругив квадратно-оконные рамы,углами которых дрожащая теньрисует шары и узоры.И ясен, как свет, проступающий деньсквозь тёмно-вишнёвые шторы.

Безвременье на петле ремня

поэма

Подбор ключей к разгадке поэмы

Футболист чеканит мячик.

Не дает ему упасть.

То на щечку, то на пальчик.

Всласть оттачивая страсть.

Футболист глядит свирепо

В опустевший стадион.

Ни души, лишь он и небо,

Он и мячик тоже – он.

Начну с названия: «Безвременье на петле ремня».

«Безвременье, смутное время» – устоявшееся в исторической литературе определение для периода, известного как «семибоярщина» и характеризующегося отсутствием сильной власти и последовательным появлением двух (наиболее известных) претендентов на престол – Лжедмитриев, разорением Руси, обнищанием крестьянства. Подсознание или умысел автора таким образом, дает как один из возможных скрытых ключей к разгадке поэмы часть имени одного из двух главных героев, характеризуя его как «лже» – возможно, за склонность к лукавству, двусмысленности, лживости.

В первых двух строках (пойдем чуточку далее названия) персонаж объявлен «черным ангелом» – с большой долей вероятности – аллюзия «черного человека» Сергея Есенина, что придает вкупе с перечисленными качествами некий налет инфернальности персонажу, будто бы имеющему контакт с самим отцом лжи – дьяволом.

Привкус суицидальности ли, экзекуции ли, казни возникает при попытке вообразить эту придающую неприятную вещественность абстрактным понятиям словесную формулу.

«Петля ремня» – полу– или недоанаграмма «петли времени», как и сам оттенок незавершенности, очевидного изъяна, ненормальности и образа «безвременья», и исторического периода, им обозначенного, идет ли речь об упомянутых эпохах или о том времени, в течение которого разворачивается действие поэмы.

«Петля ремня» – перевертыш (возможный отсыл к повести «Весенние перевертыши» полузабытого теперь В.Тендрякова о становлении, взрослении). Перевертыш, подобный тому, как овчинный тулуп селянина, вывернутый мехом наружу в Святочную ночь, становится то ли одеянием, то ли покрытой шерстью кожей не князя тьмы, но одного из его агентов, прислужников, адептов – «мелкого беса».

«Петля ремня» у нас в сознании стремится вывернуться и обернуться только мысленной и непредставимой в качестве объекта «петлей времени», одновременно являя потрясенному читателю собранную из несопоставимых по законам логики предметных и абстрактных понятий и реалий словесную конструкцию, в которой явно проступает мерцающий, дрожащий подобно мареву, образ современной России – столь явно обозначившийся в начале 90-х годов прошлого века и полновластно воцарившийся в нулевых.

Довольно страшноватый итог – «петля ремня», которым завершается попытка то ли автора, то ли героя, то ли самой власти соединить распавшуюся связь времен. Ощущение безвоздушности, удушья, желание глотка свободы как глотка жизни. Таким, наверное, и будут помнить начало XXI века разочарованные и удрученные потомки «промотавшихся отцов», то есть тех героев ли, жертв ли времени, чья молодость и зрелость пришлись на безвременье миллениума на трехнулевые года, по выражению автора поэмы.

«Петля времени», петляющее шаткое ненадежное время, еще и штамп фантастической, научно-популярной и космологической литературы, означает закольцованность, повторяемость с оттенком безысходности.

В традициях фантастической литературы обычно разрешать коллизию «петли времени», проводя главного героя через цепь смертельно опасных приключений к вожделенному призу – свободе, любви, иногда богатству (возможно, в рамках поэмы замененному на поэтическое бессмертие), благодаря или необыкновенному везению обычного человека, или внезапно открывающимся у него сверхспособностям и приобретаемым волшебным образом сверхумениям. Не обходится (приоткрою тайну) и без «Бога из машины». В этом качестве предстает сам всемогущий автор, словно Фауст извлекающий главного героя из небытия.