На плечах добра и зла

Морозова Ольга Владимировна

— Вот.

— А духи леса?

Старичок заухал совой, и за ним, где лес был погуще, плавно, как в оркестре, прошумели листья — одно дерево заканчивало, второе начинало. Потом все стихло. Петрович довольно заулыбался, попыхивая трубкой.

— Убедилась? Думала, все враки?

Я пожала плечами.

— Но я же их не вижу.

— Ничего, сегодня ночью увидишь. После костра.

Я вспомнила, что мне еще предстоит, и поежилась.

— Не бойся, милая, — лесовик похлопал меня по руке. Кожа у него была коричневая и сухая, как кора у старого дуба. — Не жечь

же тебя будут.

— А если я передумаю, — шепотом спросила я, — все пойдет к черту?

Старичок с сомнением пожевал губами и несколько неуверенно сказал:

— Не передумаешь. В тебе силы много, куда ж ты ее денешь? Ведьме — ведьмовское.

Я потрогала оберег на шее, он был холодный. Мало во мне сегодня силы.

— Ты скажи Зое, она тебе зелье сварит, успокоишься.

— Да я и сама могу, — пробормотала я.

— Вот видишь? Ты — настоящая ведьма, — леший снова похлопал меня по руке, на этот раз — одобрительно.

Мне бы его уверенность.

— Пойдем, — внезапно сказал лесовик. — Ушица сегодня хороша, а ты неемши.

Я поняла, что действительно голодная.

Шли долго. То ли лес оказался больше, чем я думала, то ли лешие ходят своими дорогами, то ли Петрович демонстрировал мне местные красоты. Тут было, на что посмотреть — каждый куст, ветка, гроздь ягод просились на заставку для телефона. В самой чащобе стояла маленькая бревенчатая избушка, поросшая мхом, травой и даже деревцами — с двадцати шагов уже и не разглядишь.

Внутри все было просто и основательно: печка, массивный стол и лавки. Пахло деревом и трубочным табаком. На столе лежали какие-то бумаги.

— Из лесничества прислали, — сказал старичок, собирая листки.

На мой недоуменный взгляд он ответил:

— Лесник я. А что люди столько не живут, так это начальство не помнит, — он с удовольствием засмеялся.

Уха действительно была хороша, к ней полагался свежевыпеченный хлеб с солью.

— Есть тут одна баба, сама печет, мне приносит. Хорошая баба, кровь с молоком… и хлебом, — леший усмехнулся собственному каламбуру и, поколебавшись, достал большую прозрачную бутылку. Я пить отказалась: у такого мужичка, небось, какой-нибудь волшебный стоградусный самогон, от которого, чего доброго, в кикимору превратишься.

Выпив, Петрович рассказал, как русалки ему сегодня всего одну рыбину дали.

— Так вы же можете их наказать!

Старичок махнул рукой:

— Да пусть резвятся. Раньше они вообще под водяным ходили, да он сплыл куда-то, сгинул, вот я за ними и смотрю. Они ничего, мирные. У нас уже лет сто здесь утопленников не было.

Леший выпил порядочно и пару часов развлекал меня байками о духах и навках, а потом рассказал, что леших тоже раньше было поболе, в каждом лесу. Бывали конфликты и пирушки, лешачиные свадьбы и розыгрыши. Однажды, век или два назад, наш хозяин проигрался в карты соседу.

— Представляешь, всех своих белок отдал! Так потом ученые это назвали «внезапная миграция», во как.

— А как же вы без белок?

— Ничего, на следующий год они обратно перебежали.

Выпив еще, Петрович перешел к откровениям:

—

Была у меня жена, лешачиха. Что смотришь? Мы не ведьмы, нам можно. Я ее из деревни сманил. Давно, лет триста назад, что ли, или четыреста. Аграфеною звали. Любил ее — ух, как любил! Красивая была — не представляешь. И добрая: людям помогала скот пасти. Тогда прямо в лесу пасли, — пояснил он. — А она присматривала, даже пастух был не нужен.

— И что с ней случилось? — тон лешего явно подсказывал, что ничего хорошего случиться не могло.

— Померла в родах. Ведьмы рядом не оказалось, ну и вот, — печально закончил старичок. — А сынок мой вырос, подался на Север. Сначала весточки от него получал, а потом нет. Видно, тоже сгинул.

Леший строго посмотрел на меня:

— Нельзя без ведьм, ясно тебе?

Я покаянно покивала. На прощание расчувствовавшийся леший дал мне краюху хлеба.

— Иди вон по той тропинке, никуда не сворачивай.

Подавив желание ослушаться и посмотреть, что будет, я пошла по указанному пути и действительно, минут через десять оказалась у нашей избы.

— Где ходила-то? — для порядка проворчала Зоя.

Я закрутила головой. Гали рядом не было.

— Нет ее, уснула от избытка свежего воздуха.

— У лешего в гостях. Он хлеб передал.

Я достала из кармана сверток, но вместо хлеба увидела три шишки и желудь.

* * *

Чародейки в Купальскую ночь ходили собирать волшебную тирлич-траву, которая растет на берегах больших рек. Срывать её нужно через золотую или серебряную гривну-оголовье, а кто носит ее при себе, тот не будет бояться ни дьявола, ни духа, ни злого человека.

А. Р. Иванова. «Современный травник», 1969.

* * *

Мы сидели на лавочке, когда Галя вскрикнула:

— Смотри!

Недалеко от нас ворона что-то терзала. Или кого-то. Глазастая Галя увидела жертву и побежала спасать, я за ней. Ворона недовольно каркнула и улетела, но мы подоспели слишком поздно.

— Как жаль, — Галя дотронулась до очевидно мертвой ласточки и неожиданно сказала: — Давай ее похороним.

Я не стала возражать. Мы выкопали руками ямку на краю поля, молча похоронили ласточку и вернулись к дому. Настроение у обеих было не очень, и мы с Галей решили прибрать в комнатах наверху. В любой непонятной ситуации делай уборку, тут мы с ней были единодушны. То-то у нас в квартирах было чисто. У меня точно было, до самого последнего времени.

Вытерли пыль, вымыли пол, а потом сели разбирать старые вещи. Я нашла веретено и долго его разглядывала. Не похоже на сувенирное, настоящий древний инструмент. Или как его назвать? Да, инструмент. Деревенские ведьмы, видно, не только зелья заговаривали, а зерно сеяли, урожай собирали, готовили, пряли, как все нормальные женщины. Я вспомнила, что славянская Мокошь, Великая Мать, была покровительницей не только плодородия, но и прядения, могла запутать кудель, если хозяйка отлынивает, или, наоборот, помочь. Кстати, она, видимо, до сих пор жива и действует? Я вспомнила, как Зоя упоминала в ироническом ключе Цереру-Мокошь. Неужели та самая?..