На полголовы впереди
Шрифт:
– Кого?
– Джонсона.
Тут появился другой проводник.
– Я все еще не могу его найти, – сказал он.
– Вы знаете, где купе Джонсона? – спросил я.
– Да, рядом с моим.
– Пошли посмотрим.
– Но заходить к пассажирам посреди ночи нельзя, – возразил он.
– Если Джонсон там, мы извинимся.
– Не понимаю, откуда вы взяли, что Джордж может быть там, – проворчал он, но пошел впереди нас и показал на дверь. – Вот его купе.
Я открыл дверь. Джордж лежал на койке, извиваясь в попытках освободиться от веревок, которыми
Испытывая безмерное облегчение, я содрал пластырь с его рта.
– Черт возьми, больно, а? – произнес Джордж. – Где вас так долго носило?
Лечь Джордж отказался и сидел в своем купе, мрачно попивая горячий чай. По глазам было видно, что у него сотрясение мозга, но он никак не хотел признать, что удар, от которого он потерял сознание, оказал на него хоть какое-то действие. Как только его развязали и рассказали про буксу, он потребовал, чтобы ему дали переговорить с кондуктором "Канадца" в переднем салоне-ресторане нашего поезда. При этом разговоре присутствовало еще несколько человек из поездной бригады и я.
Как сообщил кондуктор "Канадца", диспетчер в Камлупсе сказал, что, как только Скаковой поезд сможет снова двигаться, он должен следовать в Камлупс. "Канадец" пойдет за ним с интервалом в десять минут. Кроме того, они предупредят товарный поезд, который идет за "Канадцем". Скаковой поезд простоит в Камлупсе час. "Канадец" отправится оттуда первым, чтобы как можно меньше отставать от своего графика. После того как будут проверены все буксы Скакового поезда, он продолжит свой путь в Ванкувер. В Камлупсе не будет никакого расследования этого инцидента, потому что к тому времени там будет уже больше трех часов ночи – ночи с субботы на воскресенье. Расследование будет проводиться в Ванкувере.
Все кивнули. Джордж был бледен и, похоже, боялся лишний раз повернуть голову.
Пришел машинист Скакового поезда и сказал, что буксу наконец вскрыли, что она была совершенно суха, а пропитанная маслом набивка из ветоши выгорела, но теперь все в порядке, букса остыла и снова заправлена смазкой, из нее ничего не течет, и поезд может двигаться дальше.
Времени терять не стали. Бригада с "Канадца" ушла, и вскоре Скаковой поезд уже тронулся, как будто ничего не произошло. Я пошел с Джорджем к нему в купе и принес ему чаю, а он слегка заплетающимся языком потребовал, чтобы я рассказал ему с начала до конца, как было дело.
– Сначала вы расскажите, как случилось, что вы получили нокаут, сказал я.
– Не помню. Я шел в голову поезда, чтобы поговорить с машинистом. Вид у него был недоумевающий. – А следующее, что я помню, – как я лежу там связанный. Пролежал так словно целую вечность. Никак не мог понять, что случилось. – У него не было сил даже усмехнуться. – Мне сказали, что я лежал в купе Джонсона. Должно быть, это Джонсон сделал. Застал меня врасплох.
– Да.
– Где он сейчас?
– Бог знает. – Я рассказал Джорджу, как Джонсон
– Есть две возможности, – сказал Джордж. – Нет, наверное, три. Либо он куда-то смылся, либо прямо сейчас садится в "Канадец".
Я удивленно посмотрел на него. Об этом я не подумал.
– А третья? – спросил я.
Затуманенные глаза Джорджа устало блеснули.
– Гора, где мы останавливались, – сказал он, – называется Скуилакс.
Скуилакс – это по-индейски "черный медведь".
У меня перехватило дыхание.
– Я не видел никаких медведей.
– И то хорошо.
Я почему-то не думал, что Джонсона съел медведь. Как-то не верилось.
У меня мелькнула мысль, что я, наверное, был не в себе, но все это время, пока я находился там, на горе Черный Медведь, я ни минуты не верил ни в каких медведей.
– Знаете что? – сказал Джордж. – У нового подвижного состава буксы горят редко – там оси на шарикоподшипниках, а? Не просто ветошь с маслом.
Такое может случиться только со старым вагоном вроде нашего. И знаете что?
Спорить могу, что это Джонсон вытащил набивку из буксы, когда мы стояли в Ревелстоке.
– А зачем там ветошь?
– Тряпки. Тряпки, пропитанные маслом. Это лучше, чем просто смазка.
Имейте в виду, мне уже довелось однажды видеть, как буксу вывели из строя.
Только в тот раз не просто вытащили ветошь, а напихали туда железных опилок, а? И поезд сошел с рельсов. Еще у одного железнодорожника был зуб на компанию. Но бывает, что буксы горят и случайно. Из-за этого кое-где сбоку от рельсов ставят тепловые датчики с системами аварийной сигнализации. Как этот Джонсон мог думать, что такое сойдет ему с рук?
– Он не знает, что у нас есть его фотография.
Джордж собрался было засмеяться, но тут же передумал.
– Томми, вы меня убиваете. Но о чем думал мой заместитель, когда послал вас с огнями? Это же его дело, а? Идти должен был он.
– Он сказал, что я смогу идти быстрее.
– Ну, пожалуй, он был прав. Но ведь вы не железнодорожник.
– Он про это забыл, – сказал я. – Но я думал, что он мог бы предупредить Лорриморов... и всех остальных... чтобы они не пострадали.
Джордж подумал:
– Не скажу, что он должен был это сделать. И не скажу, что не должен был.
– Железнодорожники своих не выдают?
– Ему скоро на пенсию. И ведь никого даже с койки не сбросило, а?
– Нам просто повезло.
– Поезда всегда останавливаются, когда на пути фальшфейер, – сказал он спокойно.
Я не стал настаивать. Наверное, действительно нельзя лишать человека пенсии за то, что он не сделал чего-то такого, чего, как выяснилось, делать было и не нужно.
Вскоре мы прибыли в Камлупс, где нам проверили все буксы и заменили рацию. Все шло по плану. Как только мы тронулись дальше, Джордж наконец согласился лечь одетым на койку и попытаться заснуть, а через два купе от него я попробовал сделать то же самое.