На полюсе (Изд. 1980 г.)
Шрифт:
«ТРОЛЛЕЙБУС»
Нас называли богатырями. В радиограммах мы читали:
«Наши богатыри на Северном полюсе… Наши полярные богатыри смело дрейфуют…»
Товарищи смеялись над моим небольшим ростом.
— Хорош богатырь! Сознайся, Митрич: когда выступаешь на трибуне, под ножки ящик подставляешь?
В конце концов мы решили на самом деле подобрать себе богатырские имена. Кренкеля — самого высокого — назвали «Илья Муромец», Ширшова — «Алёша Попович», Фёдорова — «Соловей-разбойник». А меня назвали лучше всех — «Руслан
Однажды в метель два «богатыря» — «Руслан и Людмила» и «Илья Муромец» — отправились к трещине, которая появилась во льду. Там за целый километр от палатки мы изучали воду, ловили сеткой морских животных… Был ветер. Глухая темень. Мы кое-как добрались до трещины, ощупью проверили приборы Ширшова и повернули обратно, против ветра. Пурга бушевала. Свет карманного фонарика не мог пробить стену снежинок.
Шли, шли, а палатки всё нет.
— Скучноватая картинка получается, Илья Муромец, — сказал я. — Мы ведь, похоже, заблудились!
Теодорыч, пряча голову от ветра, глухо отвечает:
— Будем дрейфовать, пока не найдём!
Мы брели то по ветру, то против ветра, натыкались на незнакомые льдины, спотыкались, падали, поднимались…
Прошло часа три. Мы выбились из сил. Все косточки ныли. Хотелось спать. Но мы знали: если ляжем, тогда конец — замёрзнем. И мы всё шли, поддерживая друг друга.
Наконец я зацепился ногой за доску. Значит, палатка близко. Мы встрепенулись, побрели веселей. И верно, скоро мы наткнулись на свой «дворец». Ох и хорошо было отогреться после мучительной ночи!..
Утром я понаставил столбиков и протянул на них длинную верёвку от трещины до палатки. Теперь заблудиться нельзя.
— Вот это хорошо, — сказал Ширшов. — Теперь у нас, как в порядочном городе, есть своя троллейбусная линия.
И четыре «троллейбуса» — я, Кренкель, Ширшов и Фёдоров — отправились вдоль новой линии к трещине крутить лебёдку, изучать глубины Северного океана…
БУРЯ
В работе незаметно бежало время. Наступал новый, 1938 год.
Мы устроили генеральную уборку. Теодорыч натаял на примусе из снега воды. Мы вымыли головы, побрились. Я подстриг «косы», выросшие у Кренкеля.
Москва по радио поздравила нас с Новым годом. Я достал орехи, шоколад, сыр… Каждому выдал по тридцать пять конфет «Мишка на Севере». Новогодний «бал» прошёл очень хорошо. Только, конечно, ёлки не было…
В середине января мы увидели однажды красивую зарю. Значит, полярная ночь кончается. Мы обрадовались. Всё-таки полярная ночь плохо на нас действует. Мы мало едим, плохо спим. Скорей бы солнце! А пока стоят злющие морозы. Пурга всё свирепствует.
Наш «дворец» засыпало снегом доверху. Весёлый свободно разгуливает по его крыше. Он очень не любит пурги. Как только пурга завоет, наш Весёлый начинает визжать; вьюга утихнет — умолкает и Весёлый.
Но утихала пурга редко. Часто бывала такая буря,
Тогда мы вот что придумали. Взяли заступы, лопаты и вырыли в снегу длинный ход. Получился тоннель. Очень похоже на метро, только не подземное, а подснежное. Теперь в самую злую бурю Женя уходит к себе заниматься. Но не всегда он мог работать. Нашу льдину толкало так, что все его приборы вздрагивали.
Буря гнала льдину всё быстрей. Нас несло на юг, к берегам. Даже неудобно стало говорить, что мы на Северном полюсе: льдину отнесло далеко от полюса.
Мы всё время были начеку. А вдруг льдина ударится и расколется? Вдруг оторвётся продовольственная база? Мы не трусили: просто не хотели, чтобы опасность застигла нас врасплох. На всякий случай мы надули большую резиновую лодку и положили около неё всё необходимое: одежду, продовольствие, запасную радиостанцию. Спать стали по очереди.
Снег с шумом падал на крышу палатки. Порой мне казалось. будто мы лежим в барабане. На улице вой, стон, треск, точно стреляют из пушек или трещат моторы больших самолётов. В любой момент льдина может разбиться или перевернуться и потянуть нас за собой. Но братки не унывали.
Настроение у всех было бодрое.
Нередко Петя Ширшов декламировал нам из Маяковского:
Сдавайся, ветер вьюжный, сдавайся, буря скверная, — открою полюс Южный, а Северный — наверное.ПОЛОСОЧКИ
Наступила памятная ночь — ночь на 1 февраля. Мне не спалось. В бурю я всегда плохо спал: всё прислушивался, не ломается ли льдина. А буря бушевала уже шестые сутки.
Кренкель дежурил и тоже не спал. Вот он говорит:
— Что, Дмитрич, не спится? Давай сыграем.
— Давай.
Расставили шахматы, засели.
За палаткой воет ураганный ветер. Снег барабанит по стенкам. Петя и Женя спят. Кренкель наступает, я обороняюсь изо всех сил. Мы засиделись. Часов в пять вдруг слышим: трещит палатка!
— Слышишь, Теодорыч?!
— Слышу, Дмитрич! Иди, твой ход!
— Постой, тут не до хода. Пойду посмотрю, в чём дело.
— Сиди, Дмитрич, я выйду.
Он вышел, а я не знаю, что делать: то ли ход обдумывать, то ли товарищей будить? Кренкель вернулся, стал стряхивать с себя снег.
— Ничего не видать, тьма… — Он подсел к доске. — Всё в порядке, играем дальше.
Я сделал ход. Тут палатка опять затрещала. Значит, не всё в порядке. Я стал будить Петю и Женю:
— Вставайте, ребятки, что-то наша палатка нехорошо трещит.
Женя высунул голову из мешка, прислушался:
— По-моему, Дмитрич, это просто снег оседает.
А Ширшов говорит: