На пороге Будущего
Шрифт:
Мужчины пришли в сильнейшее волнение. Назревала война — первая настоящая война за пятьдесят лет! Бронк немедля отправился в Дом провинций составлять план кампании. Нужно было вызвать в столицу членов Совета, отдать приказ о мобилизации и списаться с Шурнапалом. Даже Пеликен попросил у Евгении разрешения присоединиться к царю, надеясь оказаться хоть чем-то полезным.
Она поднялась в свои покои. Навстречу выбежала Эвра.
— Можно мне в город? Нужно рассказать родителям обо всем, что случилось!
Евгения махнула рукой. Необходимость заниматься будничными женскими делами в то время, как свершались большие события, привела ее в состояние
— Помоги-ка лучше снять платье, — попросила царица.
Девушка стянула с нее кожаное платье, крикнула Ливу, спрашивая, наполнена ли ванна.
— Отец поедет туда? Он будет сражаться? И все гвардейцы поедут с ним?
— Думаю, что так. Но это будет еще не завтра.
— Наверное, Нисий заедет к нам… — протянула Алия.
Евгения перебила:
— Его Хален точно не возьмет с собой! Я не позволю!
Во дворе слышались громкие крики. В одной рубашке Евгения подошла к окну, посмотрела вниз. Свободные от дежурства гвардейцы радовались предстоящему походу, колотя в щиты и горланя боевые песни. Кто-то уже бросился в казарму за доспехами, будто боялся не успеть. Слуги собирались группами по углам. Даже стражники на стене, обязанные обходить каждый свой участок, — и те покинули посты, столпились в караулке, обсуждая новости. Когда царица спустя четверть часа спустилась в Большой зал, к ней со всех сторон устремились люди. Вдвоем с Махмели ей с трудом удалось навести порядок.
— Да, поход будет, — объявила она. Слуги и офицеры загалдели было, но она подняла руку, призывая к тишине. — Поэтому у всех нас сейчас много дел. Хвастаться не совершенными пока подвигами будете потом. Вы, — она обратилась к гвардейцам, — ступайте собираться. Позаботьтесь о лошадях. Не мне вас учить. Поварам — запасать продукты в дорогу. Пойдемте, Махмели, нам нужно многое успеть.
Пехота выступила уже через два дня. Хален задержался, дожидаясь приезда в Киару всех членов Совета. Впрочем, те лишь одобрили озвученные им решения. Царь возглавил уходящее войско. Первый министр Рашил Хисарад снова принял на себя обязанности управителя страны. Бронк был назначен командующим оставшимися в Ианте военными силами. Полки Киары, Дафара и Готанора должны были соединиться в верховьях Гетты, перейти ее на кораблях и задержать продвижение армии противника к густонаселенным и богатым северным провинциям Матакруса, а также защитить иантийские рубежи.
У городских стен Ханияр и Евгения торжественно проводили воинов, благословив их и совершив все положенные обряды. Хален наклонился к жене с прощальным поцелуем, ободряюще улыбнулся. Теперь, когда больше не нужно сомневаться и гадать о правильности выбранного пути, он тоже радовался будущим битвам. Душой он уже был в Матакрусе. Подняв руку в прощальном жесте, она смотрела, как стройные ряды всадников уходят по Ферутской дороге, и по щекам ее текли слезы. Прошли солдаты, проскрипели колеса фургонов, и в поднявшейся пыли долго еще бежали за войском городские мальчишки. Ханияр ополоснул руки в серебряном тазике, что поднес младший служка, чихнул — пыль добралась и до холма, на котором они стояли.
— С годами ты становишься все чувствительней, Эви, а ведь должно бы быть наоборот.
— Это естественная женская грусть. Нам не понять мужчин,
— Пойдем в город. Здесь слишком жарко, а я уже не в том возрасте, чтобы часами стоять на солнцепеке, — он приобнял ее, жестом велел служке оставаться позади. — Мне понятна твоя печаль. Женщина стремится сохранить то, что имеет. Так уж она создана, — сохранять мир, и семью, и будущее, каким она его представляет. Но мужчине мало того что есть, его цель — всегда стремиться к новому. А новое неизменно несет разрушение прежнего уклада…
— Все это кажется таким понятным, когда просто думаешь об этом, — сказала она, глядя под ноги, на затоптанные подошвами множества сапог цветы. — Но когда будущее ломится в мою дверь и не спрашивает о том, чего я хочу, — все твои, Ханияр, рассуждения совсем иначе воспринимаются. Я бы предпочла ничего не менять, ни к чему не стремиться, лишь бы Халену ничто не угрожало.
— Может быть, мы слишком расслабились, забыли о том, что жизнь это война. И этот вождь послан нам как предупреждение…
— Неправда! Жизнь есть стремление к миру. Разве последние годы не доказали это? Посмотри вокруг! — она обернулась, указывая на поля и сады. — Люди сыты, они уверены в завтрашнем дне. Твои храмы не дождутся в дни войны таких подношений, как сейчас. Когда-нибудь сегодняшнее время назовут золотым веком Ианты. А война — это постоянный страх, выгоду от которого получают единицы мерзавцев. И ты говоришь, что в этом — смысл жизни?
— Ты сказала: когда-нибудь наше время назовут золотым веком. Ты и сама знаешь, что ему не длиться долго. Для того, чтобы жизнь всегда оставалась такой, как сейчас, нужно сначала изменить суть человека. Возможно ли это? Сомневаюсь. Во всяком случае, я вряд ли доживу до того дня, когда мужчины начнут думать о войне так, как ты.
— Зачем ты это говоришь? — Евгения схватила Ханияра за руку, впилась глазами в глаза. — Ты что же, думаешь, что наше время прошло? Наши воины падут в битве с врагом, и на земли Ианты придут дикие орды? Ты это ждешь?
Они дошли до городской стены. Ханияр коснулся рукой надежного камня.
— Надеюсь, этого не случится, — сказал он. — Я буду молиться денно и нощно, прося небеса о помощи и защите. Но мы только люди, и ты тоже, Евгения. Твои слезы — знак того, что ты осознала свое бессилие перед судьбой. И в том, что это произошло так поздно, тоже вина последних счастливых лет. До сих пор тебе все удавалось, ни разу не пришлось смиряться с тем, что тебе неугодно. Но судьба беспощадна к олуди так же, как к простым смертным. Скоро ты это поймешь.
— Как ты жесток!
— Напротив, я стараюсь поддержать тебя и облегчить неприятные открытия, которые тебя ждут в будущем. Жестока сама жизнь, а мы почти забыли об этом.
Она вытерла слезы, оглянулась, подзывая Пеликена. Ей с трудом удалось подавить чисто женское желание обидеться. Ханияр нередко на правах наставника говорил ей малоприятные вещи и со стариковским высокомерием учил жизни. Чаще всего Евгения почтительно выслушивала его наставления и поступала по-своему. Но сегодня его слова были особенно обидны. «Потому что они правдивы», — сказала она себе. Но она не имела права сомневаться, не имела права опускать руки, особенно теперь, оставшись одна. Она тряхнула головой и постаралась отбросить пугающие мысли.