На пороге Будущего
Шрифт:
Пришел день, когда дорога привела их к Дафару. Знатных иантийцев здесь не осталось — полегли в памятной битве или ушли на запад. Но город был все таким же шумным и пыльным, все так же спешили на рынок крестьяне, работали мастерские, а сбежавшие с уроков школьники играли на узких улицах. Губернатор Корсали, тот самый, что был когда-то послом Шедиза в Киаре, встретил командиров у городских ворот и проводил к своему дому. Жена его была иантийка, из тех женщин, кому интересы мужа дороже чаяний своего народа. Она радушно приняла гостей, накрыла стол и распорядилась насчет бани.
— Какие вести с гор? — спросил Нурмали, когда хлопоты были окончены и все расположились за ранним ужином на крыше.
Корсали поставил на стол еще один
— Ничего нового. Фермеры с предгорий рассказывают сказки, будто бы царица по ночам спускается с гор и скитается, зовя мужа. Но это уже народный фольклор, который к реальности не имеет никакого отношения. После того случая с охотниками-шедизцами, две недели назад, ничего больше не происходило.
— Скажи про коня, — вполголоса напомнила супруга.
— Ах, да! Ланселот! Его украли!
— Кого? — не понял Нурмали.
— Конь царицы, Ланселот, — пояснил губернатор. — Господин Кафур любезно подарил мне его…
— Это ты оказал мне любезность, забрав дикую зверюгу, — проворчал тот. — Сколько людей он покалечил за эти полгода?
— Покалечил, — согласился Корсали. — Так вот еще вчера вечером он стоял в конюшне, а утром его денник оказался пуст.
Гарли оживился, переглянулся с остальными.
— И часто случается конокрадство в твоем доме, господин губернатор?
— Ни мой распорядитель, ни конюший не понимают, как это вышло. Конюхи дежурили там всю ночь, как обычно, и никого не видели. Говорят, никто крупней мухи мимо них не проскальзывал… А коня нет!
— Ну и кому же мог понадобиться этот дикий зверь? — усмехнулся Кафур. — Кроме хозяйки с ним никто не справится! А ты говоришь, ничего не происходит! Жаль, не успел я снять тебя с должности. Ну, да посоветую моему преемнику поспешить с этим. А пока позови-ка людей, что были в конюшне.
Побледневший Корсали сделал знак распорядителю, стоявшему у дверей. Тот бегом кинулся во двор и приволок, держа за шиворот, двух иантийских парней. Они плюхнулись на колени перед важными господами, вытирая носы и оправляя рубахи. Положив на колени свой знаменитый топор, Кафур спросил:
— Кто был в конюшне ночью?
— Никого не было, господин. Никого!
— Куда же делся конь?
Мальчишки переглянулись, пожали плечами.
— Мы к нему и не заглядывали. Он не такой, как другие лошади, никогда морду не протянет, сахара из рук не возьмет. Дикий совсем, только кусается да все старается разнести денник. Только поздно утром и заметили, что его нету.
— А вчера днем, вечером не терся ли кто чужой около коней?
— Да как же, господин, кто ж чужого пустит? У нас тут строго!
Кафур махнул рукой, отпуская их. Повернулся к товарищам.
— Едем?
— Придется, — ответил Гарли, неохотно отрываясь от жареной утки.
— Как же она его увела? — спросил Нурмали, когда все трое плюс десяток солдат уже сидели в седлах, ожидая, пока запрягут лошадей в повозку.
— Эта колдунья знает разные трюки. Может быть, она просто приказала конюхам отвернуться и все забыть! Про нее чего только не рассказывают, говорят даже, что она умеет летать. В это я не верю. Умела бы, не упала при мне со скалы. Но даже если она летает, конь-то все равно обычный! Так что если поспешим, догоним ее на дороге. Вряд ли она решилась гнать во весь опор — от всех встречных такого коня на скаку не спрячешь.
Они не покидали седел всю ночь, лишь пересаживались на свежих лошадей, которые, благодаря прошлым стараниям Кафура, имелись на всех постоялых дворах. Все трое с возрастающим беспокойством ощущали в себе присутствие посторонней силы, той самой, что столь явственно исходила от олуди, когда он бывал рядом. Алекос не обманул их: он был сейчас с ними. Именно эта сила не давала усталости одолеть их. Она подсказала свернуть с тракта на проселочную дорогу, уводящую на юго-запад. Она — а еще встреча с патрулем, дежурившим на перекрестке: солдаты вспомнили, что не так
24
Она заснула на согретом последними вечерними солнечными лучами пригорке, и ей приснилось, что олуди Алекос пришел и смотрит на нее. Евгения открыла глаза, потянулась, разминая затекшие мышцы. Прислушалась: в лесу было еще по-зимнему тихо, лишь вдалеке кричала птица заунывно и монотонно, как скрипучие качели. Где-то кипела жизнь, начинался новый год с новыми радостями и печалями. Но здесь, в ее горах, прошлое и будущее перестали существовать, и каждый день вот уже полтора года повторял предыдущий. Все застыло, как и она сама, и сейчас она отчетливо осознала, что так больше не может продолжаться.
После памятного визита Кафура, когда погибли многие ее соратники и сама Евгения едва не присоединилась к ним, ей никто не докучал более. Вместе с Ильро и Эврой они похоронили Пеликена, Себарию и всех, кого смогли, уложили их в серую лесную землю и установили камень-памятник над общей могилой. Неподалеку от него и лежала сейчас Евгения, глядя в темнеющее небо и раздумывая о будущем.
Недавно офицеры-шедизцы из дафарского гарнизона зашли на ее территорию охотиться. Что им не охотилось рядом с городом, для чего было ехать в такую даль? Не иначе — хотели посмотреть, не осталось ли мятежников там, где осенью прошли люди Кафура. А их действительно почти не осталось, и офицеры в погоне за оленем застали Евгению одну здесь, на укромном пригорке. Их привлек запах печеного мяса. Она тогда пришла, чтобы принести дары покойным. Почуяв их издалека, позволила подойти вплотную, вступила в бой и убила двоих, а двум другим дала уйти. Как и следовало ожидать, они рассказали об этом всем, кто только хотел слушать. А слушали наверняка иантийцы и шедизцы, простолюдины и военачальники. Теперь следовало ждать новых визитов. Евгения поняла это только после того, как подтащила и бросила тела убитых у камня могилы, чтобы души ее друзей порадовались отмщению. В те минуты она не помнила себя и стремилась лишь к одному — наказать, запугать своих врагов. Позже, когда к ней вернулась способность думать, она пожалела о своей несдержанности.
Большинство ее людей вернулись в Ианту. Это были крестьяне и рабочие, для которых существование без труда, без дома оказалось невыносимо. Они рассчитывали найти работу вдалеке от мест, где жили раньше, и вернуться к своей привычной жизни. Евгения не стала их удерживать. С ней остались несколько воинов и, конечно, верная Эвра.
Евгения вздохнула. Что бы она делала без подруги, которая единственная понимала ее и терпела все: ее молчание, отчаяние, взрывы гнева! Однако сейчас царица жалела Эвру больше, чем та жалела ее. Ее муж погиб под Дафаром. В Киаре остались родители, сестры и братья, шестилетний сын, свой дом. Месяц за месяцем Эвра безропотно тянула свою лямку: готовила, стирала в ледяной воде, чинила одежду, вела с госпожой длинные беседы, — и ни разу не пожаловалась, не спросила, сколько еще это будет продолжаться… Это она нашла Евгению на камнях у круглого озера, лишившуюся сознания и заметенную снегом, волоком оттащила как можно дальше и укрылась в нагромождении скал, пережидая, пока люди Кафура придут и уйдут, не найдя на берегу никаких следов после снегопада. Застрелила козла и поила госпожу его теплой кровью — у озера не было деревьев, не на чем было приготовить пищу. И помогла дойти до лагеря, а потом помогала искать и хоронить убитых…