На пороге мира
Шрифт:
И если матрицы живых доноров были еще терпимы, хоть и мучительны, то матрицы доноров мертвых, были вовсе непереносимы, ведь страх и боль там были смертельными для самих доноров.
Процедуры по внедрению навыков превратились в извращенную, тяжелейшую пытку. Настолько, что подопытные мечтали о смерти, как об избавлении, ведь эта «фантомная» боль и такой же «фантомный» страх продолжали мучить их и после завершения процедур.
Большенство ломалось очень быстро. Лёня же не сломался вообще. Даже после сорока процедур. И даже больше того, он был единственным из подопытных,
А потом был «Мемориал»… И все этим сказано. Пережить все заново, в бесконечно четких подробностях и деталях… Никто из подопытных не пережил. Но и ни у кого из них не было за спиной «Фобоса»…
А потом был бунт в лаборатории… И мальчик, спокойно, методично, своей собственной рукой убил всех тех, кто с ним когда-либо работал в этой лаборатории. Абсолютная память, подаренная «Мемориалом» была ему в помощь. А после живых свидетелей, маленький монстр столь же методично уничтожал сервера и носители информации по всем трем проектам. Все, до чего мог добраться, не выходя из лаборатории.
Затем вернулся в свой бокс-камеру и стал ждать. Шансы, что его найдут и не уничтожат, были весьма велики.
А потом… Учиться, учиться, учиться… Это давало нагрузку слишком сильно разогнанному в лабораториях мозгу, не привыкшему к бездействию.
И сейчас Леонид был именно таким.
— Раньше вы не говорили мне таких вещей, Инструктор, — заметил юноша.
— Раньше твой клинок не чувствовал крови, — ответил Воскресенский. — Кровь была на твоих руках, но не на клинке.
— Вы знали?
— Конечно, — согласился он, деактивируя ферритовую броню и начиная снимать ее элемент за элементом. — Мне не интересно, где, когда и кого. Я просто вижу эту кровь по твоим движениям. По тому, как ты двигаешься, как ты смотришь. В какие точки ты смотришь… Это может понять и увидеть, только тот, кто сам пролил очень много крови. Рыбак рыбака, как говорится.
— Что ж, я не учел этого, — признал Лёня.
— Бывает, — пожал плечами Воскресенский. — Таких матерых убийц, как мы с тобой, не так уж и много. А те, у кого за душой меньше сотни собственноручно оборванных жизней, не поймут и не заметят.
— Это я тоже учту.
— А вот теперь, сегодня изменились и движения твоих клинков. Они познали кровь. Они почувствовали куда и как надо вгрызаться, как это делать легче, где сопротивление меньше, а где надо посильней навалиться и все же продавить-пробить-прорвать сопротивление, — говоря это, Воскресенский продолжал раздеваться. И теперь остался в одних трениках и легких замшевых
— Да, я заметил это. Я и сам чувствую, что движения изменились, — сказал Леонид и тоже положил на пол свои тренировочные клинки. После чего принялся раздеваться, следуя примеру полковника. — И сейчас они мне нравятся больше.
— А знаешь, что нужно, чтобы они стали нравиться тебе еще больше? — улыбнулся Воскресенский поднимая принесенные им сабли в ножнах.
— Знаю, — ответил Лёня без улыбки или иных эмоций. Он не считал нужным их сейчас изображать. — Бой. Не бойня, а бой. Настоящий смертельный бой с сильным противником.
— Верно, парень! Чертовски верно! — отозвался полковник и бросил две из четырех сабель ученику.
Тот поймал их за рукояти на лету и, продолжая движение, чуть довернув кисти, сбросил с них ножны. В руках у него оказалось настоящее боевое оружие с уже активированным ферритом.
— Ты же не откажешь мне в удовольствии? — подкинул в воздух и повторил финт юноши мужчина.
— Ни в коем случае, — ответил Леонид. И бой начался.
Описывать эту пляску клинков… Да невозможно это описать. Только сказать, что это было завораживающе красиво.
Сталь сверкала, коконами окутывая обоих бойцов, что гибкими ласками, прыгали, пригинались, извивались, проползали друг под другом, словно у них и вовсе костей не было. Ни одного прямого жесткого блока, так как оружие бы этого не выдержало, так как не предназначено для подобного и бой мгновенно закончился бы. Только уклонение и скользящие уводы, плетения и обманки.
Красиво. Опасно. Страшно.
Бой длился невероятно долго. Почти десять минут. Это очень большой срок для подобного боя.
И тут молодой хорек все же подловил старого. Красивый финт и обе сабли из рук Воскресенского рыбками улетают в темноту, а к его горлу несется смертоносная полоса феррита, готовая смахнуть с крепких плеч буйную голову. А полковник, продолжал открыто смотреть в глаза ученику.
Но в миллиметре от кожи сабля остановилась и замерла.
— Ты все же понял, — улыбнулся мужчина.
— Да, я понял, Учитель, — впервые Лёня назвал полковника так, а не Инструктором, как обычно.
— Ты понял, что главное и наивысшее удовольствие — до конца контролировать свой клинок. Уметь не только нанести смертельный удар, но и НЕ нанести его.
— Да. Оставить жизнь, куда труднее, чем отнять ее, Учитель.
— Именно.
— Я запомню этот урок. Прощайте, — нанес быстрый и точный удар пяткой в подбородок Леонид. Сознание Воскресенского выключилось мгновенно, а тело безвольным кулем свалилось на пол.
Жестянкин собрал оружие, деактивировал его и убрал в ножны. Сложил его рядом с телом полковника, оделся сам и ушёл в ночь.
Глава 52
— Вань, — обратился Лёня к Ивану утром на кухне за уничтожением содержимого той самой сковородки, что так поразила Наследника Императорского Престола в первую встречу с Анной. Только в этот раз была не яичница, а жареная картошка с мясом и салатом из свежих огурцов с помидорами. — Мне помощь нужна.